Интервью с Георгием Константиновичем Чанахчиди – одним из последних живых участников обороны Москвы 1941 года

Георгий Чанахчиди: «Нельзя, чтобы люди забывали обо всех ужасах, через которые пришлось пройти не только жителям Советского Союза…»

О том, как дважды попал в окружение, как оборонял Москву в 1941 году с винтовкой и саперной лопатой и многом другом Георгий Константинович Чанахчиди участник двух войн – Советско-Финской и Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. рассказал главному редактору федерального сетевого издания «Время МСК» Екатерине Карачевой.

Георгий Чанахчиди

Мы встретились в Севастополе (Крым, Россия) в квартире героя войны. Георгий Константинович приболел, ему было ужасно неудобно, что так получилось, а я уже думала, что интервью не состоится... Но не таков участник за оборону Москвы. Он позвонил и назначил встречу, как оказалось, своего последнего интервью… 19 ноября 2020 года ветеран Великой Отечественной войны ушел из жизни в возрасте 101 года. Покидают нас ветераны ВОВ, к сожалению, с каждым годом их становится все меньше. И наша редакция старается запечатлеть их истории, чтобы потомки знали, как это было тяжело – сантиметр за сантиметром гнать фашистских захватчиков с нашей родной земли, как гибли солдаты, но не сдавались…

-- Георгий Константинович, почему не сбылась мечта стать артиллеристом?

Родился я 15 июля 1919 года в греческой семье в Тбилиси, мне сейчас 102-й год идет. Вот как долго я топчу землю, все мои однополчане уже поумирали, а я все живу. После смерти папы, мне тогда три года было, мама воспитывала меня одна, позже она снова вышла замуж. Жили мы в центре Тбилиси, комната была в подвале. Сначала я окончил четыре класса греческой школы, потом пошел в русскую, и закончил 10 классов. Я хотел быть артиллеристом, и когда в 1939-м получил аттестат с хорошими отметками, сразу подал документы в Тбилисское артиллерийское училище. Экзамены сдал хорошо, но, когда пришел к стенду, где вывешивали списки принятых, себя не увидел. Расстроился, а когда сказали, что я не поступил из-за того, что грек, еще больше расстроился.

Тогда покойная мама увезла меня к своей сестре на Кубань повидаться, и немного отдохнуть. Я понимал,

что меня должны призвать в армию. Через две недели приходит телеграмма, меня срочно вызывают в

военкомат. Через день мы уже были в Тбилиси. Прихожу в военкомат, таких мальчишек, как я и даже

моложе столько, что не протолкнуться. Оказалось, что в 1939-м в армию призывали не как сейчас – год

в год, а сразу за три года – 1919, 1920 и 1921 года рождения. Обстановка уже тогда была неспокойная,

к войне дело шло.

Загрузили целый состав призывников по товарным вагонам, и повезли нас всех в Курск. Там состав

расформировали, оставили 3 вагона, остальные направили кого в Льгов, кого в Обоянь (города Курской обл. – Ред.).

Георгий Чанахчиди

Служил я в пехоте, в 607-м стрелковом полку 185-й стрелковой дивизии 22-й армии. В Обояни я принял присягу, выучился на радиста, и был направлен на три месяца на финскую войну (советско-финская война с 30 ноября 1939-го по 13 марта 1940-го – Ред.). Но сначала нам выдали обмундирование: валенки, стеганые штаны, телогрейку, шерстяной подшлемник и шапку-ушанку. Сержантскому и офицерскому составу еще выдавали белые полушубки из овчины. Ох и холод в этой Финляндии был собачий. Я-то вообще южанин, мерз страшно, но ничего, выдержал (смеется). Финн лупил нас, как следует. Он-то в своей обстановке, лес знает, к холоду привык. Снайпера замаскируются, засядут на деревьях, и стреляют в нас. Правда, уничтожали в основном командиров, они их по белым полушубкам вычисляли, солдат практически не трогали. На финской войне я принял боевое крещение.

Затем нас перевели в Белоруссию, мы жили в военном городке всего в четырех километрах от Минска (сейчас-то Минск разросся, я был там, и наш военный городок уже в черте города находится). В Белоруссии мы простояли недолго, в июне 1940-го нас отправили в Прибалтику, участвовать в присоединении к СССР. Всех моих сослуживцев раскидали по Литве, Латвии и Эстонии. Шесть месяцев я прослужил в литовском городе Паневежисе. Гулять нас пускали только по 3-4 человека, потому что боялись за нас. Оттуда нас перебросили в Россию под Великие Луки (Псковская область – Ред.), мы жили в военном городке поселка Идрица.

-- Где войну встретили?

Так вот в этом поселке Идрица и узнали, что 22 июня 1941-го немцы вероломно напали на Советский

Союз. Нас подняли по тревоге, выдали винтовки, саперные лопаты, у меня еще рация с питанием за

спиной, и перебросили в Латвию. До сих пор помню, как нас немцы бомбили, их самолеты летали так

низко над нами, что чуть ли не лицо летчика видно было, а нам стрелять нечем. У нас тогда только

зенитки были обыкновенные, такие станковые пулеметы на кузове полуторки (ГАЗ-АА – Ред.), вот ими и

оборонялись. Окапываться не успевали, не успевали окоп вырыть, как немец нас дальше гнал. Отступали

мы тогда. А вместе с нами шли к нам в тыл мирные люди – беженцы из Прибалтики, кто на повозке, кто

пешком, с вещами и баулами. Они заглядывали нам, солдатам, в глаза, как бы спрашивая, ну что

отступаете. Да, мы тогда отступали, и сказать нам нечего было этим людям, но мы не сдавались,

продолжали сражаться, как могли...

Нас перевели под Ленинград в Новгородскую область. Там наш полк попал в окружение, точнее – целая

армия, а в армии: 3 дивизии, в дивизии три полка. Немец окружил нас всех. Тогда нашим полком

командовал майор Маслов (позже генерал-майор Борис Семенович Маслов – Ред.), толковый такой, он нас и вывел из окружения. Немец в лес боялся идти, они только смелые были идти по открытой местности, по

дорогам шли их танки, машины, мотоциклы, смело так шли под губную гармошку… А мы в лесах прятались.

Помню, моего непосредственного командира младшего лейтенанта Можина из Харькова в ногу ранило, он

идти не может, мы его на палатку и идем к своим, пытаемся пробиться. Дошли мы до деревни Рыснево

(Новгородская область – Ред.), сейчас ее нет, она стерта с лица земли во время немецких бомбежек, но

осталось красивое озеро. Все население в лес убежало, побросало свое хозяйство – по двору бегают

куры, свиньи, коровы… а мы голодные, оборванные, обессиленные, но злые. Маслов скомандовал привал,

мы развели костер, и картошку (ее полно было тогда в колхозах, бесхозная была) готовим. Только

закипел котелок, запах пошел по округе, у нас животы урчат, еды просят, а немец тут, как тут. Бил по

деревне не простыми снарядами, а термитными. Деревянные избы от их попадания сразу гореть начинали.

Так деревня вся и сгорела, люди в нее потом не вернулись, сейчас к ней даже дороги уже нет, заросло

все.

Г. Чанахчиди с сослуживцами

К вечеру собрал нас майор Маслов, пересчитал – нас осталось 120 человек, велел раненого младшего

лейтенанта оставить, не донесли бы мы его через болота, себя на ногах еле держали. Мы ему патроны

оставили, что с ним сталось, не знаю. А сами гуськом друг за дружкой через гать, дальше в лес. Шли

ночью, на шинели хлястик, он светится, так было видно каждого бойца, что впереди. А немец что делал

– бросал на парашютах ракеты маленькие, они медленно опускались на землю, но освещали всю местность,

словно днем. Так гуськом мы шли, сколько километров, даже не знаю, ноги гудели, дошли мы до

картофельного поля. Майор говорит: «Даю вам пять минут. Быстро накопайте картошки». А огонь зажигать

и варить нельзя, мы уже на себе испытали, немец издалека может нас заметить и опять бомбами

закидать. Насобирали картошки и ели сырую. Так дошли мы до озера Селигер. Там были ленинградские

ополченцы, и переправили нас на своих лодках-плоскодонках (грузили нас вместо 3 человек, по восемь)

на другой берег. Шевелиться было нельзя, пока плыли в лодке, иначе могли перевернуться. В городе

Осташкове (Тверская область – Ред.) получили самое ценное – нам дали каждому по

400 граммов хлеба, мы наконец-то поели. Там же нас привели в порядок, мы все были оборванные. Двинулись в сторону Москвы, продолжали отступать.

-- Как проходила оборона Москвы?

Наша дивизия стояла примерно в 60 км от Москвы, другие стояли на рубежах еще

ближе, прямо на подступах столицы. Я уже не помню населенный пункт, где мы окопались. Помню, что все

было разбросано везде, я зашел в библиотеку, взял книгу «Узник замка Иф» Александра Дюма, так с ней

всю войну и проходил, никому скурить не дал, зачитал до дыр, можно сказать (смеется). Она уже после

войны где-то затерялась.

Что про оборону Москвы рассказывать. Нелегкая была оборона. Немцы подготовили десантные лодки, в

которые помещалось по 40 человек с оружием, они хотели каналы пройти, они ведь 7 ноября планировали

на Красной площади парад, но мы им не позволили, бились насмерть. У нас тогда еще не было особого

вооружения, винтовка, да саперная лопатка в ход шли. В Сибири стояли полноценные части, у них были

танки, самолеты, орудия, боеприпасы. И их к нам пригнали в качестве подкрепления. А 5 декабря

началось генеральное контрнаступление, и мы погнали немцев… Отогнали где-то на 150 километров. Немец

тогда сильно мерз, у них же не было теплой одежды, были одеты в чем попало, кто в женских сапогах на

ногах, кто в платки завернут – жалкие такие. Их много тогда в плен попало. Я языка не знаю

немецкого, да и не о чем мне с ними было разговаривать. Главное мы поняли, что порвем их.

Г. Чанахчиди с сослуживцами

Это был Калининский фронт. Потом нашу часть перебрасывали по многим фронтам, где мы были нужнее, на

подмогу – Западный, Северо-Западный фронты. Даже на корабле ходил. Был я и в отдельной группе

Баграмяна. Вы такого, Катенька, нигде не услышите, я и сам тогда был удивлен – два маршала

Советского Союза были родом из одной деревни – Баграмян (Николай Христофорович Баграмян маршал СССР, дважды Герой Советского Союза – Ред.) и Бабаджанян (Амазасп Хачатурович Бабаджанян главный маршал бронетанковых войск, Герой Советского Союза – Ред.). Многие не знают этого факта, а они родились в

селе Чардахлы Елизаветпольской губернии (Азербайджан).

-- Голодно было на фронте?

Я, когда второй раз в окружении был, ел все, что находили. Мы были тощие, еле шли. У меня же рация

была, мы передавали, где находимся, и тяжелые бомбардировщики ТБ-3 сбрасывали нам на парашютах

76-миллимитровые снаряды. Но к ним, откровенно говоря, никто даже не подходил – пушек не было, зачем

нам снаряды. И еще бросали нам в ящиках концентрат покушать – пюре гороховое. Никогда это не забуду.

Когда бросали, ящики ломались, все в снег рассыпалось. У меня все пальцы обморожены из-за этого, а

кушать хотелось, и мы в этом снегу этих мелких крошек от горохового пюре насобираем, разведем в воде

и едим. Я никогда до войны не ел конину, да и после ни разу не пробовал. А на войне кушать хотелось,

что уж тут… Так топором отрубишь мяса мерзлого и ешь. На ногах многие не стояли, люди от голода

умирали, мы их прямо в снегу и оставляли, копать мерзлую землю сил не было. И от переедания конины

тоже умерло у нас два человека… Страшно было, а надо было к своим пробираться, немца гнать, вот так

мы и ползли потихонечку до своих.

-- Где Вы Победу встретили?

Мы дошли до Кенигсберга (Калининград – Ред.). Вокруг города немец форты построил, он там мог жить

полтора месяца, у них там все было – еда, вода, боеприпасы. Думал, задержит нас (смеется). А мы

за три дня Кенигсберг взяли. Наша часть брала форт «Королевы Луизы». У меня и медаль есть «За взятие Кенигсберга».

Г. Чанахчиди с сослуживцами

Дальше мы к Литве пошли. Я с начала войны воевал, но столько пленных немцев еще ни разу не видел, им

уже некуда было бежать, они даже иногда сдавались без боя. Это уже 3-й Белорусский фронт был,

командовал им Черняховский (Иван Данилович Черняховский генерал армии, дважды Герой Советского Союза – Ред.), его смертельно ранило в феврале 1945-го. Прижали мы тогда немцев к морю, всю технику их

захватили. У меня даже парабеллум был немецкий, трофейный. Дальше форсировали реку Вислу, по

немецкой территории прошли километров сто, заночевали. А на утро нам говорят: «Война закончилась».

До Берлина мы не дошли, там другие воевали, и знамя на Рейхстаг водрузили (улыбается).

Незадолго до Победы я получил медаль «За отвагу». Мы на границе с Германией тогда в обороне стояли в городе Лабиау (с 1946 года Полесск, Калининградская область – Ред.). Я же радистом 1-го класса был. Пришла срочная радиограмма, я должен был ее доставить в штаб, под постоянным обстрелом. Помню, как пули свистели. Я под полуторку спрятался, отлежаться, а пули – тю-тю-тю. Радиограмму я доставил, и мне медаль сразу вручили. Нас, радистов военная контрразведка СМЕРШ постоянно вызывала на допросы, их интересовало слушает ли кто-то из солдат немецкие переговоры. Следили за нами, проверяли нас по сто раз. Ну что поделать, надо было быть настороже в такое время.

-- Когда Вас демобилизовали, вернулись домой в Тбилиси?

Меня демобилизовали только в третью очередь – в 26 лет. Сначала домой отправляли тех, кому было

45-46 лет, потом 40-44, а уже потом и молодых, как я. Вернулся я в Тбилиси. Отдохнул, с мамой

повидался и поехал в Москву в институт поступать. Поступил в рыбный институт на экономический

факультет, работал несколько лет в Переславле-Залесском, а потом в Севастополь перебрался, живу

здесь 51 год. Маму покойную сюда перевез. Ко мне однополчане с семьями приезжали, все в моей

квартирке размещались. Хорошо было. Мама людей очень любила, она у меня гостеприимная была.

Все, что рассказал, Катенька, про войну – это был такой нелегкий труд. Но когда сейчас сталкиваешься

с тем, как переписывают нашу историю – это уму не постижимо. Нельзя, чтобы люди забывали обо всех ужасах, через которые пришлось пройти не только жителям Советского Союза, но и тем, кто пострадал от рук немцев в остальной Европе.

Со Станиславом Зибертом

Но я так скажу, вот по телевизору постоянно говорят – почет ветеранам Великой Отечественной. Но это

все только на словах и бумаге выходит. Я уже несколько лет не выхожу из дома, не могу, стар стал и

немощен, годы свое берут, все-таки дожил до 101 года. Так ко мне местная власть один раз в год

зайдет на день рождения и второй раз на День Победы, поздравят, цветочки подарят, спросят:

«Нужно ли что – помощь какая?», я им говорю, мне бы надо, чтобы ко мне приходила социальный работник не раз в

месяц, а раз в неделю. Я ведь совсем один живу, у меня никого в Севастополе нет, можно же какое-то

исключение сделать. Так нет, говорят, не положено, регламент у них какой-то изменился, и сейчас

правила ходить раз в месяц. Я не понимаю, это глупость какая-то бюрократическая. Я мусор вынести сам

не могу, продуктов купить и прибрать в квартире – тоже, ну разве можно так, старика, воевавшего за

мирное небо бросать. А врачи, больница у меня через забор, хоть бы раз пришли и анализы взяли,

сказали, как мое здоровье… Да что говорить. Обидно и больно, что на самом деле такое отношение. Ко

мне из дома ветеранов Стас (инструктор АНО «Севастопольский Дом ветеранов» Станислав Зиберт – Ред.) приезжает и помогает постоянно и еще одна женщина – просто так и приберет, и приготовит, мусор

вынесет.

Георгия Константиновича Чанахчиди не стало 19 ноября 2020 года. И с каждым годом, месяцем, неделей,

ветеранов ВОВ становится все меньше… Может государство окружить их заботой? Не раз в год цветы и

открытка для галочки… Регламент должен не уменьшать количество визитов к ним социальных служб, а

увеличивать…