Дмитрий де Кошко: «Европу без русского языка представить невозможно!»

Замечательный гость из Парижа побывал у нас в рамках проекта «Культурная линия» – Дмитрий де Кошко. Он приходится правнуком знаменитому cыщику Аркадию Францевичу де Кошко, вошедшему в историю как «русский Шерлок Холмс», — пишет газета «СЕГОДНЯ НЕДЕЛЯ»

 

Свою карьеру знаменитый прадед нашего гостя начинал в Риге. С 1894 по 1905 год он был начальником Рижской полиции, в 1908 году стал главой сыскной полиции Москвы, затем – всей Российской империи.

А Дмитрий Борисович де Кошко родился в 1951 году в Париже. Окончил филологический факультет Сорбонны и Институт политических наук. В 1975-1978 годах преподавал французский язык в МГУ. Более 30 лет работал в агентстве AFP – собкором в Пакистане, Югославии, Ливане.

Один из соучредителей Союза русофонов Франции, который занимается поддержкой русского языка в Европе. Бережно хранит русский язык и традиции, считает себя патриотом России и Франции.

Наш гость представил в Риге новую документальную книжную серию «Тайны и герои века. Неизданные архивы Парижа», редактором и составителем которой стал.

От Керенского, большевиков и немцев

— Моя книга состоит из жизнеописания моих предков и семьи, начиная с самого знаменитого – Аркадия Францевича де Кошко, который возглавлял уголовную полицию всей Российской империи до революции, – начинает свой рассказ Дмитрий Борисович. – Он не захотел служить Временному правительству, поэтому хотел перейти на другую работу. Уехал сперва в свое имение в Новгородской губернии, а оттуда его выгнали уже большевики. Он попробовал поработать в Москве, а тут большевики его уже искали и хотели расстрелять. И пришлось ему бежать дальше. Вместе с сыном, офицером, которого ранили в Первую мировую, моим дедушкой, они бежали через Киев.

 

В Киеве были тогда немцы, которые его тоже разыскивали, но арестанты, которых он раньше сажал, узнали его на улице и сумели спасти. Прадед и дедушка бежали в Винницу, потом в Одессу, куда тоже пришли большевики. Они стреляли даже в пароход, который увозил в Севастополь моих родных. А в Севастополе, при Врангеле, он месяцев 6-8 возглавлял Уголовную полицию. А в ноябре 1920-го, когда большевики побили Белую армию, они эвакуировались вместе со всей армией.

Это все описывает моя бабушка, и ее воспоминания очень легко читаются – они написаны литературным языком и очень интересно. В самых простых деталях ощущается вся эпоха. Она пишет о том, как жила в России. Ее отец – брат Аркадия Францевича, то есть она вышла замуж, с разрешения церкви, за двоюродного брата. Это иногда трудно понять... Но, как она любила повторять, сохранила фамилию.

Она описывает Пензу, где ее отец был губернатором, и Пермь, куда переехал губернаторствовать после. Он был столыпинским губернатором, скрупулезно исполняющим свой долг государственника. Это было важно в ту эпоху. Он тоже написал воспоминания. В том числе о жизни в Самаре, Пензе, Перми и Новгороде.

Бабушка была в молодости феминисткой, она самостоятельно отправилась в Санкт-Петербург учиться – притом что родители этого совершенно не одобряли. В Новгороде бабушка встречалась с генералом Кутеповым, который в эмиграции возглавил Белое движение во Франции и которого похитили большевики в Париже. Семья бабушки бежала в Константинополь, а потом они приехали в Париж. И о Париже бабушка тоже пишет.

По следам «дела Бейлиса»

— Первая часть книги составлена из рассказов Аркадия Францевича, один из которых посвящен крупному делу, о котором многие забыли в России, – «дело Бейлиса». Среди русских, с которыми я встречался на презентациях в России, это название что-то говорило очень немногочисленным людям. Если сравнить с французами – все знают, что такое «дело Дрейфуса».

А в России «дело Бейлиса» сыграло огромную роль в самом обществе, потому что с 1911 по 1913 год российское общество, можно сказать, было разорвано на две части – с очень сильными страстями. Напомню, что тогда нашли тело 14-летнего подростка на Подоле с вытекшей (спущенной) кровью. Обвинили в этом евреев, в том числе этого Бейлиса, который работал неподалеку в кирпичной мастерской. Якобы он со товарищи убили мальчика ради ритуала – чтобы взять его кровь для приготовления мацы.

В течение двух лет общество бурлило на эту тему – была масса исследований, море смещений прокуроров и т. п. А занимались этим делом только жандармы – то есть охранка. Именно потому, что это было политическое дело. Общество разделилось – более консервативные слои считали Бейлиса виновным, а либеральные, а тем более еврейские слои, его защищали. И те, и другие часто перебарщивали, и это все осложняло и без того непростую ситуацию. Но споры и ненависть, которые царили на эту тему во всей империи, были очень сильны. Они были сильнее на западной Украине, где антисемитизм царил мощный, и в Бессарабии, где случился первый еврейский погром с большим количеством жертв.

Позвали Аркадия Францевича как полицейского и как профессионала, безо всяких идеологических подоплек. Несмотря на то, что на него давили со стороны минюста – и он об этом рассказывал. Министром был Щегловитов, человек черносотенного направления – он был убежден в виновности евреев и защищал идею ритуального убийства.

Аркадия Францевича позвали в Питер. А он в то время возглавлял Московскую полицию, которая на конгрессе криминалистов в Женеве была названа лучшей в Европе и мире – благодаря моему прадеду. Именно тогда его и начали называть «русским Шерлоком Холмсом».

Он больше месяца просидел в Питере в здании минюста, в комнате по соседству со Щегловитовым, рылся во всех документах. Он был расстроен тем, что расследование велось как балаган.

 

В итоге Бейлиса задержали, и он сидел почти два года в тюрьме – без всяких на то оснований. Моему прадеду удалось доказать невиновность Бейлиса, о чем он и рассказывает в этой книге. Он написал об этом рапорт и подал Щегловитову, который его просто обругал: «Как так, мы же вам поручили найти улики, которые обвиняют Бейлиса, а вы утверждаете, что он невиновен! С такими людьми, как вы, евреям даже не нужны адвокаты. Ваша карьера на этом кончилась!» Но на самом деле через год мой прадед был снова во главе всей уголовной полиции.

В конце концов суд принял решение, что Бейлис невиновен, и он окончил свои дни в США в конце 1930-х. Но дабы удовлетворить запросы самой консервативной части общества, все же решили, что было ритуальное убийство. Правда, кто его совершил, зачем и почему, осталось неясным. Но недовольство и раскол в обществе остались. Первая мировая как-то их сгладила, но они вышли наружу во время революции. И, наверное, это в каком-то смысле объясняет мотивацию некоторых слоев интеллигенции и российского еврейства, поддержавших революцию. То есть это дело оказалось для империи судьбоносным.

Но мой прадед это никак не мог опубликовать. Одна копия его рапорта была передана императору, но большевики, найдя его, никогда не предавали гласности. Почему? Это одно из темных пятен «дела Бейлиса».

Когда Аркадий Францевич написал все это, будучи во Франции, ни один из журналов не взял материал в печать. Страсти и память об этом деле в среде эмиграции были слишком сильны. Белая эмиграция не могла предать гласности что-либо, что было против монархического строя. На полемику никто не пошел. И прадед переживал по этому поводу, и моя бабушка, которая нам, внукам, еще в детстве рассказывала о «деле Бейлиса». Для ребенка, который родился во Франции, это было нечто...

Распутин – причина бунта

- Ваш прадед участвовал и в деле Распутина – в книге есть и об этом...

— Аркадию Францевичу поручили искать тело Распутина. Вернее, искать его самого – никто еще не знал, что он был убит. И случился первый бунт сыскной полиции в Санкт-Петербурге – они не хотели этого делать, считая, что пусть злодей пропадает, если он куда-то исчез. И его нашли подо льдом на Петроградской стороне...

И брат Аркадия Францевича, мой другой прадед, губернатор Перми Иван Францевич, тоже столкнулся с Распутным, и моя бабушка его видела. Запомнила его взгляд, необыкновенные глаза. Но большой симпатии к «старцу Григорию», как его называли, в нашей семье не было.

Иван Францевич не хотел торжественно встречать Распутина в Сибири, и на станции гостя встречали «карьеристы».

Но петербургские журналы и газеты написали, что Иван Францевич встречал «старца Григория», на что тот подал опровержение в эти издания – он, мол, даже не собирался этого делать и никогда не сделает. Это был перебор, и сочли, что это неуважение к царскому двору, вынудив брата прадеда подать в отставку.

А ввели Распутина в царский дворец дочери короля Черногории. Одна из них потом стала женой Голицына, последнего премьер-министра царя. Она жила в Тулоне, и мой хороший друг, который ее знал, собрал все ее свидетельства о Распутине, передав мне. Я включил эти сведения в книгу.

Мой друг спрашивал у нее – а действительно ли Григорий был лекарем и пророком? Ее ответ был такой – да, он лечил, но пророком не был. И привела пример. Григорий путешествовал инкогнито с царской семьей и Столыпиным в Киев, где в Столыпина стреляли. Он был сильно ранен, а царь спросил у Распутина, выживет ли Петр Аркадьевич? Распутин ответил, что премьер выживет, чего не случилось.

Аркадий Францевич был уверен, что вернется в Россию. Поймите, они жили на чемоданах...

Русский язык объединяет

- Неудивительно, что вы, их воспитанник, создали Союз русофонов Франции. Как это получилось?

— Я стал заниматься общественной работой немножечко случайно. Но, как это обычно бывает, вы сначала палец туда сунете, потом рука пойдет, а потом вы весь уже там. Моя работа журналиста-международника агентства «Франс-пресс» поглощала меня целиком, так что времени особо не было...

Сначала мы создали ассоциацию «Франция-Урал» – по случайности. В начале 90-х приехали с Урала люди за гуманитарной помощью – представляете, какая ситуация была тогда, в том числе в Свердловске.

А потом стали подходить люди из разных бывших республик Советского Союза, новых стран, в том числе и из Прибалтики, Молдавии, которые говорили: «Мы больше не соотечественники, но русский язык у нас присутствует. И мы дорожим им, а во Франции нас считают русскими, и между собой мы общаемся по-русски. Хотелось бы объединяться на основе русского языка, но к русскому миру мы не принадлежим, потому что по этническому происхождению не русские».

Де Голль и франкофония

— Мы не знали, как на это ответить, но тут нам пришла мысль использовать «зеркальную» идею франкофонии. Тут ведь много схожего – французский язык используют народы разных стран – наряду со своим родным, конечно. Но это не значит, что это французы. Сами жители Франции долгое время этого не понимали, считая что в Квебеке и Луизиане живут североамериканские французы. Им канадцы объясняли, что мы уже давно не французы, но язык хотим сохранить.

Когда африканцы во французских колониях получили независимость, к Шарлю де Голлю приехал президент Сенегала, поэт и писатель, который сумел убедить главу метрополии, что французский язык в Африке надо сохранить, потому что это единственный способ, чтобы все многочисленные африканские племена и народности могли как-то общаться.

Здесь не только общий язык, но и идея светскости – чтобы религия, а в Африке множество конфессий и верований, была отделена от государства. И де Голль согласился. Создали агентство франкофонии, присоединив к нему Канаду, Бельгию, Швейцарию, северную и Центральную Африку, Вьетнам, Египет, Ливан – те страны, где французский играл определенную роль.

Один из пяти языков-мостов...

— И мы последовали этой идее. Русский ведь – язык-мост, и, если подумать, в мире на самом деле всего пять языков-мостов, и среди них русский. Совершенно разные люди пользуются им для общения между собой и другими в мире. Например, чтобы дать знать даже не о культуре и истории Латвии, а просто об ее существовании, надо проходить через русский, английский или испанский.

Англоязычный мир – это такой океан, в котором прибалтийские страны теряются, там и знают-то и Прибалтике немногие. Тогда как в русскоязычном мире, будь то в Средней Азии, в Молдавии, на Украине, знают, что такое Латвия и Литва. Есть общее прошлое – как бы сегодня к нему ни относились.

Африканцы не обижаются на французский язык – наоборот, это для них способ общения и между собой, и со всем миром, и какие-то социальные возможности. И в то же время никто из них не теряет свою идентичность! Ни один сенегалец или габонец не подумает, что он не он, только потому, что говорит по-французски. Он же и на родном говорит!

Вот мы и подумали взять эту идею. Почему назвали «русофония»? Первое – это слово хорошо переводится на все языки, второе – идея названия «русскоязычные» или «русскоговорящие» влечет за собой иногда идею меньшинства, а порой и конфликтности. Вы это лучше всех знаете!

Мы включаем в круг русофонии не только русских или русскоговорящих, а всех, кто владеет русским языком. Это сообщество имеет собирательный характер и даже какое-то примирение подразумевает. А это сегодня нужно. Уже лет 15 мы этим занимаемся.

Европейское русское наследие

— Если говорить о русском языке в ЕС, то у нас очень много причин говорить о его присутствии. Первая та, что русское культурное и языковое наследство – европейское. Место Европы в мире без русского языка, русского наследия довольно трудно себе представить. Может ли быть у Европы тот же исторический вес в культуре, науке, экономике без таких людей, как Достоевский, Римский-Корсаков, Мравинский, Павлов и прочие? Конечно, нет! Это, без сомнения, европейское наследие.

И потом, в Евросоюзе на русском говорят 8 млн человек – только в Германии почти 4 млн. И это значит, что нас больше, чем каталонцев, которые много шумят по поводу своей независимости. Они в свой круг включают и Валенсию, и французский Перпиньон, которые вовсе не просят независимости. 8 млн – это куда больше, чем Люксембург и любая страна Прибалтики, между прочим. Так что мы, наверное, имеем право на этот язык.

А с точки зрения Евросоюза – мы общаемся благодаря русскому языку со всем странами ЕС. Мы даже проводили европейские программы на основе русского языка, которые финансировались ЕС – между Австрией, Германией, Францией, Испанией, Кипром.

В ЕС понимают, что русский играет роль в интеграции Евросоюза, как это ни парадоксально звучит. Мы часто встречаемся с бельгийцами, у них двуязычие, но фламандцы и валлонцы не всегда готовы говорить друг с другом, иногда возникает некое напряжение. Так общаются русские, живущие в обеих частях страны! А это разве не интеграция?

Сродни расизму

- Как русофония может бороться с русофобией?

— Русофония потенциально могла бы помочь бороться против русофобии. И в том числе против самых глубоких причин и механизмов русофобии, которые в моем понимании нерациональны. Их можно сравнить с механизмами расизма и антисемитизма. К сожалению, это так. И это очень страшно.

Во Франции подход к России и вообще к русским отличается от принятого у англосаксов и в других странах. Есть традиционный взаимный интерес французов и русских, глубокое взаимпонимание и порой даже сочувствие. Оно даже не всегда рационально. А как вы знаете, французы очень рациональны.

Например, у нас есть премия «Русофония», которая каждый год выдается за лучший перевод с русского на французский. Мы создали ее 12 лет назад вместе с Фондом Ельцина. И сделали открытие – переводов с русского на французский, издаваемых каждый год, больше, чем на любые другие языки! В этом году было переведено 70 книг. На маленьком франкоязычном рынке! Это о чем-то говорит. Все они, конечно, разные. Там и Прилепин, и Пелевин, и сумасшедший Павленский... Все есть – и, конечно же, классика.

Мы создали сайт на французском stoprussophobie.info, где каждый раз даем опровержение всего вранья, что сегодня так расцвело в мире. Ведь русофобия в основном базируется на незнании, предрассудках, предвзятости, искажении фактов, фейк-новостях и т. п.

Недавний пример: после трагедии в Кемерово один украинец написал, что там было 300 трупов – якобы информация из морга, и все пошли это повторять. Понятно, это была организованная работа, и этот фейк тут же подхватила западная печать. И это нужно опровергать, объяснять.

В угоду Америке?..

— В борьбе против русофобии с нами в одном строю французы – русских, живущих во Франции, даже меньше. Потому что французы считают, что русофобия не в их интересах. Им гораздо выгоднее продавать в Россию артишоки и капусту, а не ссориться и ругаться за чьи-то интересы – потому что американцы хотят нам продавать свой сланцевый газ. Надо же понимать кое-что. Ну для чего нам воевать с Россией? А тратить деньги, посылая своих солдат в Эстонию, в то время как они очень нужны в Африке, где исламисты наступают на нас, организуя террористические акты во Франции?

Это просто разумный подход! И у французов он, слава богу, есть. Тут считают, что русофобия – очень отрицательное явление в обществе. И даже не из любви к русским, а потому что это вредно для Франции.

У нас большинство русских граждан проголосовало за Путина, а раньше голосовали за Прохорова. Видите, как за один период между выборами все поменялось кардинально. Это значит, что русские себя чувствуют все же под угрозой. И потом, такие механизмы расизма – вы не знаете, куда это может привести. А эта постоянная пропаганда в СМИ, основанная на фальшивках, на ненависти! Когда пишут такие вещи – вот построили новый православный храм на набережной Бранли, и наша печать писала, в частности: «Путин покрыл наш город своими куполами». Написали бы они это о какой-то мечети? Конечно, нет! Их сейчас же арестовали бы и посадили. А о русских можно все что хочешь писать.

Какие-то дураки хотели переименовать мост Александра Третьего в мост Симон Вейн. Какие отношения у этой недавно почившей женщины с мостом? А русский император его построил. И таких примеров довольно много, и это, к сожалению, переходит иногда в действие. Но у русофобии во Франции корней нет, и многие жители страны против нее борются.

Наталья ЛЕБЕДЕВА.

Фото TASS — предоставлено Фондом ВАРП.