ОЛЕГ И ЯГАЙЛО: В ЧУЖОМ ПИРУ ПОХМЕЛЬЕ (предатель ли рязанский князь Олег в Куликовской битве?)
ОЛЕГ И ЯГАЙЛО:
В ЧУЖОМ ПИРУ ПОХМЕЛЬЕ (предатель ли рязанский князь Олег в Куликовской битве?)
Мы уже показали, как и когда на страницах русских летописей появился миф о предательстве рязанского князя Олега. Уже князь М. М. Щербатов, известный историк XVIII века, высказал сомнение в достоверности этой легенды.
С. М. Соловьев рассматривал позицию рязанского князя не как предательство, а как следствие недавнего страшного опустошения, постигшего Рязанское княжество в результате набега Мамая в 1379 году. Но наиболее глубоко к этому вопросу подошел Д. И. Иловайский, в своей известной работе «История Рязанского княжества» (1858), досконально разобравший «по косточкам» миф о предательстве Олега.
Д. И. Иловайский считал, что князь Олег не выступал активно на стороне Мамая против русской рати, поэтому проклятия, высказанные в ряде летописей, напрасны:
«Описывая эпоху Куликовской битвы, некоторые летописцы не находят слов, чтобы выразить всю гнусность его поведения, и не могут упомянуть имени Олега без того, чтобы не прибавить к нему: велеречивый и худой (умом), отступник, советник дьявола, душегубивый, и тому подобные эпитеты… Еще в XVIII веке князь Щербатов не увлекся ожесточением некоторых летописцев и, не касаясь личного характера Олегова, спокойно старается объяснить его поведение обстоятельствами того времени… Теперь постараемся определить, какую роль действительно разыграл Рязанский князь в последующих событиях. Но в этом-то определении и заключается главная трудность для исследователя. «Обстоятельства этой войны, — справедливо заметил Арцыбашев, — так искажены витийством и разноречием летописцев, что во множестве прибавок и переиначек, весьма трудно усмотреть настоящее»… Олег… на деле испытал, чего стоит ему дружба с сильным Московским князем. Восемь лет он был верным союзником Димитрия, и какие результаты? Четыре раза Татары большими массами приходили опустошать Рязанскую землю; собственными силами Рязанцы не могли защитить себя от подобных нашествий, всегда более или менее неожиданных; а Москвитяне подавали помощь слишком поздно. Борьба Орды с Москвою во всяком случае была невыгодна для Рязанцев, потому что на их полях происходили кровавые встречи соперников; самая победа союзников влекла за собою только новые бедствия, как, например, Вожинская битва, между тем как жители Московских волостей спокойно предавались мирным занятиям, в уверенности, что дальше берегов Оки не ступят копыта татарских лошадей. Понятно, почему Олег очутился в большом затруднении, когда услыхал о новой Татарской рати, которая придвигалась к южным границам…» [Иловайский Д. И. Рязанское княжество. М., 1997, с. 89].
Олег, по мнению Иловайского, занял максимально осторожную, двойственную позицию, стараясь оградить свое многострадальное княжество от разорения. «Предательской» позиция Олега и быть не могла, хотя бы потому, что он был таким же владетелем независимого княжества, как и Дмитрий Донской, как Михаил Тверской и другие русские князья, и был абсолютно независим в своей внешней и внутренней политике.
Прямой ложью летописцев Иловайский считает сообщения о том, что Олег якобы посылал свою силу на помощь Мамаю, а сам «переметал на реках мосты», когда войско Дмитрия Донского возвращалось с Куликова поля. «С какой стати вздумал бы Олег нарочно ломать мосты и перехватывать Москвитян уже после знаменитой победы? Чтобы затруднить им обратный поход? Но такое намерение не имело никакого смысла и могло только навлечь беду на собственное княжество? По другому летописному известию, также невероятному, напротив, Рязанский князь, услыхав о возвращении победителей, совершенно растерялся и побежал на Литовскую границу. Каким образом Димитрию уже в Москве начали доносить на Олега, что он приказывал нападать на его людей; а главное, что он посылал войска на помощь Мамаю? Разве Димитрий не мог узнать о том гораздо прежде и, воспользовавшись соединенными силами, отомстить вероломному князю? И если Рязанцы изъявили покорность Димитрию, а он послал к ним своих наместников, то каким образом в том же году мы находим Олега в Рязани, спокойно договаривающегося с Димитрием? Нет сомнения, что истина сильно искажена в приведенных известиях летописи» [Иловайский, с. 92–93].
В пользу Олега говорит и тот факт, что в Рязанской земле на протяжении столетий он почитался как местночтимый святой. «Рязанские богомольцы, посещая обитель эту, прикладываются к кольчуге Олега и кланяются костям бывшего своего великого князя» [Афремов, с. 48, прим.]. «Князя и княгиню почитают святыми, и страждущие недугами надевают на себя кольчугу Олега в надежде получить исцеление» [Воздвиженский Т. Историческое обозрение рязанской иерархии. М., 1820, с. 31, прим. 283].
Кстати говоря, и другой современник и противник Дмитрия Донского — великий князь Тверской Михаил Александрович, неоднократно оплеванный нашей историографией, также является местночтимым тверским святым [см. Тверской патерик. Краткие сведения о Тверских местно чтимых святых. Казань, 1907, с. 173–181. Репринт. Тверь, 1991]. И ничего удивительного в этом нет — напомним, что в XIV — первой половине XV века выражение «постоять за Русь» вовсе не означало «постоять за Москву»!
Памятники Куликовского цикла сообщают и о другом союзнике Мамая: великом князе Литовском Ягайло. Будто бы именно в ожидании своего литовского союзника Мамай проболтался в степи почти два месяца, и в результате так и не дождался: в день Куликовской битвы Ягайло будто бы находился в 30–40 верстах от Куликова поля и, узнав о поражении Мамая, в страхе бежал назад.
Поведение Ягайло вызывает естественный вопрос: а чего, собственно говоря, он испугался?
Чтобы ответить на этот вопрос, припомним обстоятельства появления Ягайло в числе «союзников» Мамая. Великое княжество Литовское во второй половине XIV века являлось крупнейшим государством Восточной Европы. Его границы простирались от Балтийского моря до Днестра и от Бреста до Оки, Протвы и верховьев Волги в районе озера Селигер. Еще при великом князе Гедимине (1316—134!) часть литовцев приняла крещение в православную веру. Сам Гедимин остался язычником. Пятерых из семи своих сыновей (у него было семь сыновей и пять дочерей) он крестил в православие, а двоих оставил язычниками. Православными были сыновья Гедимина Ольгерд, во святом крещении Александр (по другим данным — Андрей), Наримунт-Глеб, Явнут-Иван, Кориат-Михаил, Любарт-Дмитрий. Последний прославился как защитник православия на Волыни, где он всю жизнь провел в борьбе с поляками [Соловьев С.М. История России с древнейших времен, т, 3]. Дочь Гедимина Мария была женой великого князя Тверского Дмитрия Михайловича Грозные Очи, другая дочь, Анастасия-Августа, была просватана за великого князя Московского.
Великое княжество Литовское отличалось исключительной веротерпимостью. Девизом Гедимина было: «старины не рушаем, новины не вводим». «Король литовцев и многих русских», как именовал себя Гедимин, неоднократно заявлял, что не запрещает подвластному населению исповедовать свою веру. В столице Великого княжества Литовского, Вильно, бок о бок мирно существовали языческие капища, православные и католические храмы.
Политику Гедимина продолжил его сын Ольгерд-Александр. При нем в состав Литвы вошли Брянск, Чернигов, Новгород-Северский, Новосиль, Киев, Переяславль-Русский. В 1363 году Ольгерд-Алсксандр разбил татар на Синих Водах, после чего границы Великого княжества Литовского распространились до Подолья — до Днестра. При этом литовские князья шли на земли бывшей Киевской Руси не как оккупанты, а как освободители от татарского ига: «Почали боронити Подольскую землю, а баскакам дань давать перестали» [цит. по Полонська-Василенко Н. Iсторiя Украiни. Киiв, 1995, с. 311]. И нет ничего удивительного, что местное боярство охотно вступало в литовское войско, на службу к литовским князьям. Одновременно литовцы перенимали многое из уцелевших от татарского погрома достижений Киевской Руси. Так, «Русская правда» Ярослава Мудрого легла в основу правовой системы Великого княжества Литовского. Русский язык был фактически государственным языком, документы на нем составлялись даже в коренных литовских землях.
Господствующей религией на землях Великого княжества Литовского было православие. Сам Ольгерд-Александр был женат на дочери великого князя Тверского Юлиании. Все его 12 сыновей и 6 дочерей были крещены в православие. Православным был и Ягайло-Яков — сын Ольгерда и Марии Тверской [подробнее см.: Князь литовский Яков Андреевич, так названный Ягайла. — «Вестник Западной России», 1869, № 3, с. 75–81].
Тесные династические связи Великого княжества Литовского с Тверью делали Литву естественным союзником Тверского княжества. Литовские войска несколько раз выступали на помощь своему тверскому союзнику в его борьбе против Москвы. В 1368 году Ольгерд внезапно напал на Москву. О его приближении узнали, когда он уже находился на реке Гжать (в 150 километрах от Москвы). Князь Дмитрий Иванович приказал «рассылати грамоты по всем городам своим, веля быти к себе воем своим». Но было уже поздно, разбив на реке Тростна сторожевой полк москвичей, Ольгерд подошел к стенам Москвы.
Ольгерд-Александр скончался в 1377 году, приняв перед смертью православный монашеский чин под именем Алексея. После его смерти Литва вступила в период смуты. Преемник Ольгерда, Ягайло-Яков, стал наследником по воле отца, в обход старших братьев, что вызвало у тех возмущение. Первым восстал против брата Вингольт-Андрей Ольгердович, князь Полоцкий, который в 1377 году бежал из Литвы в Псков, а оттуда в Москву. В 1380 году мы видим его на Куликовом поле, в числе полководцев Дмитрия Донского, вместе с братом — Дмитрием Ольге родовичем, князем Брянским, перешедшем на сторону Москвы в 1379 году.
К 1380 году положение Ягайло-Якова было тяжелым. С запада Литве угрожали католические Польша и Тевтонский орден, с востока — Москва, соперник за влияние на русские княжества. В день Куликовской битвы Ягайло-Яков находился, если верить русским свидетельствам о Куликовской битве, в одном-двух-трех (сведения разнятся) переходах от места сражения. В жестокой сече русское войско, как утверждают источники, понесло тяжелейшие потери. «Куликовская битва была из числа тех побед, которые близко граничат с тяжким поражением, — пишет С. М. Соловьев. — Когда, говорит предание, великий князь велел счесть, сколько осталось в живых после битвы, то боярин Михайла Александрович донес ему, что осталось всего сорок тысяч человек, тогда как в битву вступило больше четырехсот тысяч человек. Если историк и не имеет обязанности принимать буквально последнего показания, то для него важно выставленное здесь отношение живых к убитым». Иными словами, потери русского войска были чрезвычайно велики, даже катастрофичны: «оскуде бо отнюд вся земля Русская воеводами и слугами и всеми воиньствы и о сем великий страх бысть на всей земле Русской» (ПСРЛ, т. XI, с. 69).
Перед свежими силами Ягайло стояло изможденное, обескровленное соединенное войско всех северо-восточных русских земель. Одним ударом Ягайло мог уничтожить всю вооруженную силу Северо-восточной Руси и окончательно решить спор между Москвой и Литвой в пользу Литвы и ее союзника — великого княжества Тверского, тем самым определив судьбы Восточной Европы на столетия вперед. И Ягайло… панически бежал! «Литва с Ягайлом побегоша назад с многою скоростию ни кем же гоними: не видеша бо тогда князя великого, ни рати его, ни оружиа его, токмо имени его Литва бояхуся и трепетаху» [ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 1, с. 312].
Чего так испугался Ягайло?
Поведение Ягайло-Якова — одна из загадок Куликовской битвы. Чего он вообще хотел? Куда шел? Чего искал в верховьях Дона? Почему, если уж он союзник Мамая, не пошел прямо на Москву, совершенно оголенную от воинских сил и беззащитную? И, наконец, имел ли место сам факт союза Ягайло с Мамаем и его поход к Куликову полю?
Между тем отказ Ягайло от нападения на остатки московской рати после Куликовской битвы и его бегство (если оно было) имело самые тяжелые последствия. Братья Ягайло — Вингольт-Андрей и Дмитрий, герои Куликовской битвы, продолжали интриговать против него. В поисках союзников Вингольт-Андрей заключил союз с католическим Тевтонским орденом против Ягайло-Якова. За восемь лет своего правления Ягайло не получил поддержки ни внутри страны, ни за ее пределами. Союзников не было. И перед лицом явно обозначившегося альянса внутренней оппозиции (герой Куликовской битвы Вингольт-Андрей Ольгердович и его сторонники) с внешними врагами (Тевтонский орден) Ягайло, как за соломинку, ухватился за предложение польских панов взять в жены польскую королеву Ядвигу и возглавить польско-литовскую унию.
Подписание условий унии состоялось летом 1385 года в замке Крево (поэтому уния получила название Кревской). Первым пунктом договора между Великим княжеством Литовским и Польшей был: великий князь Ягайло, его братья, бояре, и весь народ литовский и русский переходят в католичество [подробнее о крещении Литвы см., например, Полевой Н. А. История русского народа. М., 1997, т. 3, с. 85–87].
Так было положено начало распространению «латинства» в Литве, Белоруссии и на Украине. Условия Кревского договора вызвали широкие протесты в Великом княжестве Литовском, и борьба против них продолжалась очень долго, но в результате Великое княжество Литовское утратило свою независимость, став частью Польши, а границы католического мира приблизились вплотную к Москве. И много трудов понадобилось последующим поколениям, чтобы эту границу отодвинуть.
Понимал ли Ягайло последствия своего шага, убегая от призрака рати Дмитрия Донского? И мог ли реальный политик и воин, реальный князь Ягайло — а не тот кукольный персонаж, который изображен в памятниках Куликовского цикла — добровольно отказаться от исторического шанса — фактически возглавить Восточную Европу?
Кстати, какие обстоятельства толкнули Ягайло на союз с Мамаем? «Князь Ольгерд передал трон младшему сыну Ягайле. Недовольный этим старший сын Андрей бежал на Русь и просил помощи у Дмитрия Ивановича. В исходе 1379 года князь Андрей вместе с полками Боброка Волынского вступил в пределы Литвы. На его сторону перешел Дмитрий Ольгердович с дружиной. Наступление не достигло цели. Братья Андрей и Дмитрий ушли в Москву и вскоре приняли участие в Куликовской битве вместе со своими литовско-русскими дружинами. Ягайло сохранил трон и заключил военный союз с Мамаем» [Скрынников, с. 12]. Но что мог дать Ягайло военный союз с Мамаем? Ведь, если верить памятникам Куликовского цикла, сам Мамай презрительно говорил своим «союзникам»: я, мол, и без вас управлюсь, но раз вы мои улусники, то уж и вы идите в поход… Но улус ником Мамая Ягайло не был!
А может быть, события Куликовской битвы вызваны борьбой за трон в Великом княжестве Литовском? Тогда, по крайней мере, становится ясным союз Ягайло с Мамаем: оба они выступают против Андрея и Дмитрия Ольгердовичей, за которых стоит московский князь Дмитрий, и против самого Дмитрия. Чтобы объединить силы, Мамай идет на встречу с Ягайло, но стремительным маневром Дмитрий Донской и литовские князья упреждают действия противника, разбивают Мамая, а оставшийся ни с чем Ягайло уходит восвояси. Подобная версия, по крайней мере, объясняет цели и смысл военного союза Ягайло с Мамаем, но не объясняет причину отступления великого князя литовского. Как мы говорили выше, ему оставалось только воспользоваться плачевным состоянием русского войска после столь тяжкой битвы — и его цель была бы достигнута.
Так, может быть, дело было в другом: у Ягайло собственных сил было слишком мало? Это Московский летописный свод 1479 года утверждает, что Ягайло шел «со всею силою Литовскою и Лятьскою» (ляхскою, то есть польской) [ПСРЛ, т. XXV, с. 201]. Но подобное было бы возможно только после литовско-польской унии 1385 года, но не в реальной политической ситуации 1380 года. Не было у него на тот момент «всей силы», тем паче, что часть собственно литовских сил ушла с его же братьями-соперниками на Куликовскую битву. Отсюда вывод, который сводится к трем «либо».
Либо Ягайло в одиночку не на что было рассчитывать даже после битвы и огромных потерь войск Дмитрия: собственное войско его было слишком слабо.
Либо потери русского войска были «эпически» преувеличены авторами памятников Куликовского цикла, как, впрочем, и сами масштабы битвы, о чем мы говорили выше. А у Ягайло не было возможности оценить эти потери, и узнал он только одно — Дмитрий победил! И это подействовало на него деморализующе, что психологически понятно.
Либо, наконец, рассказ о походе Ягайло к Куликову полю выдуман гораздо позднее — скорее всего, в 1480-е годы, с вполне объяснимыми политическими целями, о которых мы говорили в начале этой главы. Последнее представляется нам наиболее правдоподобным: никакого похода Ягайло к Куликову полю не было вообще, тем более что об этом известно только из памятников Куликовского цикла. Западнорусские летописи по этому поводу молчат.
Весьма характерно, что Основная и Распространенная редакции «Сказания о Мамаевом побоище» никакого Ягайло не знают. Врагом Дмитрия Донского в Куликовской битве 1380 года в них выведен великий литовский князь Ольгерд, умерший в 1377 году. Исследователи всячески пытаются объяснить этот парадокс, но, между прочим, еще А. А. Шахматов считал, что в первоначальном виде «Сказания о Мамаевом побоище» фигурировало имя «Ольгерд», которое затем заменили на исторически более верное «Ягайло». На наш же взгляд, московским авторам второй половины XV века, по большому счету, было глубоко безразлично, кто противостоит Дмитрию Донскому — Ольгерд или Ягайло, главное — надо было показать, что Литва является «историческим» врагом Москвы.