«Мы смываем — они рисуют». Зачем единоросс из Петербурга предложил единые правила для стрит-арта

Глава фракции «Единой России» в петербургском Заксобрании Павел Крупник обратился к федеральным властям с призывом разработать единые системные правила для любых форм уличного искусства — прежде всего граффити. Свои предложения он изложил в письме на имя министра культуры Ольги Любимовой. В разговоре с RTVI Крупник рассказал о том, что он предлагает изменить, откуда у него интерес к этой теме и какова ситуация с уличным искусством в Петербурге.

Глава фракции «Единой России» в петербургском Заксобрании Павел Крупник обратился к федеральным властям с призывом разработать единые системные правила для любых форм уличного искусства — прежде всего граффити. Свои предложения он изложил в письме на имя министра культуры Ольги Любимовой. В разговоре с RTVI Крупник рассказал о том, что он предлагает изменить, откуда у него интерес к этой теме и какова ситуация с уличным искусством в Петербурге.

В чем суть вашего предложения по граффити? Что именно вы предлагаете урегулировать и упорядочить?

Ну, если совсем коротко, то суть предложения такова. Будут утверждены места, где в принципе рисовать нельзя ничего — это фасады исторических зданий, памятники истории и архитектуры федерального значения и их ансамбли. Есть те, в которых можно по согласованию — как с городскими властями, так и с гражданами и собственниками. И есть отдельные зоны для свободного творчества, где можно будет рисовать без разрешения — все, кроме уголовно наказуемой пропаганды. У нас в Петербурге есть одно такое место — это опоры моста Бетанкура, но этого мало.

Почему возникла необходимость в таком регламенте?

Знаете, я коренной петербуржец, а точнее — ленинградец. И в нашем городе происходит следующее: мы, наши коммунальные службы, каждый день смываем множество граффити, а наши недоделанные «бэнкси» снова рисуют — везде, в том числе и на фасадах исторических зданий! Мы смываем — они рисуют. Понятно, что заниматься вандализмом по отношению к историческим памятникам и объектам нельзя, их фасады и значимые части должны быть неприкосновенны; это должно быть строго регламентировано законом.

Но и у нас в Петербурге, и не только у нас есть по-настоящему выдающиеся уличные художники, и мы же должны дать что-то этим ребятам взамен, какие-то понятные правила игры. Нельзя запрещать, ничего не предлагая…

А можете привести пример, что именно вы можете им предложить?

Вот пример. У нас есть несколько десятков электрических подстанций в городе — ими владеют «Россети», и их часто «бомбят», а потом приходят коммунальные службы и все закрашивают. Мы разговаривали с руководством компании, они не против того, чтобы их объекты были как-то художественно оформлены. Но мы хотим предложить художникам более детальные условия: утверждаем макет, оставляем рисунок, скажем, на год. И на этот год художник заключает с городом соглашение — он будет нести его капитальное обслуживание, следить как за своим рисунком, так и за его надлежащим состоянием. Например, восстановит рисунок, если его кто-то испортит или напишет сверху что-то похабное. А город пришлет специалистов, если из «глаза» или «носа» у нарисованного портрета, скажем, вывалится кирпич.

А почему надо менять изображения раз в год?

Ну, чтобы была возможность в один год отметить юбилей Цоя, в другой — годовщину снятия Блокады. У города возникают разные потребности, в том числе и в искусстве, с этим тоже надо считаться.

А зачем вы выходите с этим на уровень федерального министерства? Ведь обычно власть спускает такие вопросы на уровень губернаторов и региональных заксобраний.

Послушайте, но ведь такая же ситуация, как у нас, и в Тольятти, и в Нижнем Новгороде, и во Владивостоке. Надо создать единые правила игры, сформулировать отношения с уличным искусством, дать понять художникам, что мы считаем их партнерами по переговорам. Собственно, я предлагаю для начала создать площадку для выработки таких регламентов, куда вошли бы и городские чиновники, и искусствоведы, и чиновники от культуры и уличные художники. Собственно, у нас в городе такие люди есть. И на уровне города я такую концепцию сформулировал, и наш вице-губернатор Борис Пиотровский ее одобрил. И, скажу без ложной скромности, его можно масштабировать на всю страну.

И как это будет выглядеть?

Давайте нарисую гипотетический вариант, на примере Петербурга. Можно было бы составить списки и опубликовать в читаемых, популярных СМИ (в случае Петербурга, например, в «Фонтанке» или на «78 канале») списки локаций по районам, а затем варианты оформления. Дальше запускаем голосование — не затягивая, дней на 10. Кроме того, летом можно было бы делать в прогулочных зонах выставки фотографий проектов — чтобы собирать обратную связь очно от горожан и гостей. Это должен быть абсолютно открытый для общества процесс. Но и штрафы я предлагаю поднять достаточно существенно — сейчас за вандализм они копеечные, от 500 до 2000 рублей. А я предлагаю увеличить их — на сумму от 50 до 100 тысяч.

А какая сейчас ситуация в граффити в Питере?

Совершенно парадоксальная. Часто разрисованными вандалами оказываются, как я уже говорил, фасады исторических зданий. При этом, например, зачастую закрашиваются совершенно неожиданные рисунки — например, выдающихся исторических личностей. В одном из дворов Невского района на домике подстанции появилось граффити с портретом Героя России Магомеда Нурбагандова и его фразой «Работайте, братья» (он произнес ее непосредственно перед расстрелом боевиками в Дагестане — RTVI). Активисты у нас несут дежурство, следят, чтобы его не закрасили!

А почему?

Потому что у коммунальщиков есть свои регламенты. Нет разрешения, не в порядке документы — приходится закрашивать, закон обязывает. А еще они боятся жалоб на портал городских «Госуслуг», которые у нас не всегда нормальные люди пишут. «Доколе! Бродский — диссидент, предатель родины, требуем немедленно закрасить». И если нет разрешения, и правда приходится закрашивать, по закону положено.

Именно такие моменты и нуждаются в исправлении, нельзя настолько тупо ко всему подходить.

Есть как минимум три случая, когда уничтожение питерских граффити прогремело на всю страну: упомянутого вами Бродского напротив Дома Мурузи, где он жил, Достоевского в Кузнечном переулке и Хармса на улице Маяковского — его, правда, восстановили.

На мой взгляд, вы смешиваете воедино совершенно разные вещи. «Бродский» напротив Дома Мурузи — это, по сути, фотография, нанесенная специальным принтером на стену — как и «Достоевский» в Кузнечном. Это, простите, не граффити, а тиражные вещи. Это не я говорю, это эксперты говорят. Они появились без разрешения собственников, без согласования с жильцами. Бродского, к тому же, нарисовали на стене одного из зданий школы — а на них, по закону, ничего рисовать нельзя вообще. Поймите правильно, я не против, пусть и такие работы появляются — только давайте их со всеми согласуем!

А вот Хармс — это настоящая, авторская работа, и я включился в борьбу за ее восстановление, и мы не дали ее закрасить (суд Дзержинского районного суда Петербурга потребовал уничтожить граффити с портретом Даниила Хармса на доме, где он прожил 15 лет — RTVI).

Как ваши товарищи по «Единой России» относятся к вашим инициативам?

Я сам был [избран] депутатом в 2011 году, а теперь вот и в нынешнем созыве. Партия, как и фракция, состоит из разных людей — деятели культуры, учителя, ветераны МВД, и у каждого есть свое мнение. Есть оно и у меня, я — думающий единоросс. Думающий и предлагающий. Я свой проект, кстати, обсуждал с представителями федеральной «Единой России», и встретил понимание и поддержку. Равно как и в комитете по культуре Петербурга. Но я совершенно не знаю, какую реакцию вызовет моя инициатива. Может быть, мне наверху скажут — мол, Крупник, чего тебе надо, сиди тихо.

А какого ответа вы ждете от министра культуры?

Я одно вижу точно — Ольга Борисовна Любимова не чиновница в негативном понимании этого слова. Она творческий человек, она болеет за дело, которым занимается. Для меня будет большой победой, если она предложит какую-то дискуссионную площадку для обсуждения этого вопроса. Потому что наши художники — часть нашей культуры. Они должны иметь возможность представлять Россию на международных конкурсах и побеждать в них, иметь возможность работать в своих городах, рекламировать себя. И тогда, как и во многих странах мира, граффити будет признано видом искусства.

Нельзя просто запрещать, как это делалось много лет до сих пор, когда главные архитекторы городов просто говорили — нет, я не допущу граффити в своем городе, отказать. Давайте отдадим художникам окраины, давайте позволим работать на стенах хрущевок, позволим им оформлять скейт-парки! Вы же в Москве живете?

Да.

У вас же граффити-портрет Станиславского закрасили — на месте, где он родился!

Не только. И портрет художника Ильи Зданевича на Сретенке. И множество работ всемирно известных мастеров, созданных для фестиваля «Лучший город Земли». По постановлению Правительства Москвы №877.

А вы меня спрашиваете, зачем я обратился к федеральному министру! Сами же видите, что проблема имеет национальное значение. Давайте послушаем мнение деятелей культуры общероссийского масштаба — пусть выскажутся Владимир Машков, Константин Хабенский, директора музеев, искусствоведы.

Откуда у вас такое личное подключение к этой теме?

Я депутат. Я занимаюсь делами блокадников, пенсионеров, ЖКХ, множеством других. Уличное искусство — по моему, вопрос не менее важный. Это облик нашего города, это вид наших улиц.

Я, на самом деле, пришел в эту тему как борец с вандализмом — за чистый город и сохранение облика исторических памятников. И просто считаю, что любому искусству есть свое место. И хочу, чтобы Аничков мост или Аничков дворец не были исписаны грязными почеркушками, а любой художник при этом мог бы выразить себя. В изобразительном искусстве я люблю живопись, собираю соцреализм.

Тогда хотел бы вас вернуть к искусству современному и актуальному. Не так давно на художника Ивана Волкова завели уголовное дело за то, что он соорудил снежную скульптуру в виде гигантского экскремента на Марсовом поле. Это, как и граффити, тоже уличное искусство — можно ли ему запрещать быть резким и провокативным?

Давайте немного разделим понятия. Что касается конкретно Волкова — я совершенно не понял и не считал смысл его «работы». Что он хотел сказать? В чем смысл его провокации, какое в ней послание? Почему ему, москвичу, нужно было специально приехать в Питер и сделать это именно в Петербурге, в настолько значимом для нас месте?

Я бы очень не хотел, чтобы этот молодой человек сел в тюрьму. На мой взгляд, с ним нужно сесть и поговорить. С участием авторитетных и умных людей, поговорить с ним о том, какое значение это место имеет для города — и для жизни людей, и с точки зрения закона.

Но само уголовное дело появилось потому, что он сделал это на месте, считающемся мемориалом; там есть захоронения. И, думаю, появилось это дело для того, чтобы послать предупреждающий сигнал ему и другим: для любой провокации есть свое место, и любая провокация в искусстве все равно происходит в определенных границах, пределах, рамках. И еще — знаете, 27 января мы вместе с президентом и губернатором посещали Пискаревское кладбище, возлагали цветы на могилы блокадников и защитников Петербурга. Хорошо, что Иван не догадался сделать свою работу, например, там.

Почему?

Боюсь, мне было бы сложно удержать себя в руках.

Беседовал Алексей Крижевский