Андрей Кавун, Ironstar: «Это миф, что триатлон невероятно дорогой вид спорта»
Глава российской сети соревнований о том, почему бизнесмены бросают себе вызов стать «железными» людьми
В эти выходные Казань приняла Ironstar — российского оператора турниров по триатлону, который проводит старты с 2015 года и к этому моменту обзавелся 7 городами в своем календаре. Как рассказал в интервью «БИЗНЕС Online» генеральный директор компании Андрей Кавун, казанские соревнования собрали 2,5 тыс. участников, причем только 20% из них проживают в самом Татарстане. Всего же в России 16 тыс. активных триатлетов, что в разы меньше аудитории европейских стран и тем более Соединенных Штатов. О том, как исправить ситуацию, Андрей порассуждал в разговоре с нами.
«Прелесть триатлона — в нем нет возрастного порога»
— Андрей, в прошлую субботу прошел очередной старт Ironstar в Казани. Как вы можете оценить его?
— Самое главное — этот старт являлся для нас юбилейным, пятым. В прошлом году столица РТ оказалась единственным городом из нашей программы, где нам не удалось провести турнир. Так что данные соревнования долгожданные. Когда в 2019-м мы проводили здесь чемпионат Европы, из 250 мероприятий со статусом Европы именно Казань признали лучшей. В этом году такого статуса у турнира не было, но мы пошли по графику 2019-го. Из новшеств могу выделить, что внутри соревновательного процесса триатлетов мы еще внедрили заплывы в 1 и 2 мили.
— Сколько всего триатлетов участвовало в гонках и откуда они?
— 2,5 тысячи. 20 процентов — представители Татарстана, остальные 80 процентов — других регионов и стран. Несмотря на трудности с ограничительными мерами, в Казань приехали спортсмены из стран СНГ, из Австралии, Ямайки, Мексики. Сейчас мы проводим анкетирование и примерно через неделю получим данные, какое количество болельщиков было на турнире и сколько они потратили по основным статьям — перелет, проживание, питание. Как правило, спортсмены приезжают с друзьями, семьей. Все они находятся на локации по 3–4 дня и за это время тратят, как показывает опыт прошлых лет в Казани, по 35 тысяч рублей на человека.
— Насколько широкая у вас география?
— Помимо Казани, мы проводим старты в Москве, Московской области, Калининграде, Сочи, Самаре и Геленджике. Сейчас готовится еще один старт. Пока у нас интервал между турнирами около 2–3 недель. Этого достаточно, чтобы участники успевали восстанавливаться и пробовали новые города. Мы стремимся к тому, чтобы наши спортсмены участвовали в как можно большем количестве стартов в течение сезона. Кому-то достаточно одной гонки, кому-то — две, кому-то — три. Есть те, кто принимает участие во всех стартах.
— Достаточно ли в России триатлетов, чтобы вы задумались о расширении?
— В регионах рынка пока не хватает. Мы можем проводить хоть 50 стартов за сезон, но в данном случае в них будут участвовать по 10 человек. Тогда нам будет нецелесообразно нести расходы на организацию. К тому же на таких мероприятиях участникам важна массовость, им хочется быть частью большого праздника. Пока мы можем организовать этот праздник в тех местах, которые я назвал. В целом в нашей базе находятся 16 тысяч триатлетов. Для сравнения: в Германии их, по примерным оценкам, 100 тысяч, в Великобритании — 140 тысяч, а в США — 4 миллиона.
Если посмотреть на количество людей, которые принимают участие в массовом спорте в целом, в России их очень мало — примерно 600 тысяч. Если взять США, у них 17 миллионов, то есть между нами пропасть.
— В чем причина?
— Если в США история марафонов насчитывает 50 лет, то у нас первый прошел в 2013-м. После этого стали появляться операторы массового спорта, в том числе Ironstar. Мы запустились в 2013-м, затем два года находились в переговорах с регионами, а первый старт провели в 2015-м. Тогда в нем участвовали 150 человек. На днях в Казани было уже 2,5 тысячи триатлетов, а в Сочи мы ожидаем до 5 тысяч.
— Почему скачок произошел именно в данный промежуток? У людей улучшился уровень жизни, появилось больше денег и возможность инвестировать в себя?
— Думаю, дело не в деньгах. Этого массового развлечения не было на радаре у людей, а теперь оно возникло. Некому было проводить турниры, а сейчас можно участвовать в стартах, которые по уровню организации ничем не уступают зарубежным аналогам. На самом деле это миф, что триатлон невероятно дорогой вид спорта.
— Разве это миф? Только начальный этап подготовки может обойтись в сотни тысяч рублей.
— А может не обойтись. Все зависит от твоих вкусов. Это как с автомобилем: ты можешь ездить на Hyundai, а можешь — на Mercedez. И то и другое будет машиной и довезет тебя по нужному маршруту.
Самым первым российским триатлетам соревнования действительно обходились дорого — стартов высокого уровня внутри страны не было и каждый раз приходилось выезжать за границу. Сейчас можно путешествовать от одного старта Ironstar к другому на автомобиле, а всю экипировку брать в аренду — гидрокостюм, велосипед, велотуфли, шлем и другое. Рынок начал развиваться с учетом спроса.
Если проанализировать все расходы, ты тратишь на тренировки в триатлоне столько же денег, как если бы дважды ходил в ресторан, ел мясо и оставлял чаевые. Каждый делает свой выбор: кто-то инвестирует в живот, кто-то — в физическое состояние.
— Возможно, за триатлоном закрепился имидж дорогого спорта, так как в большинстве своем им занимаются представители бизнес-сообщества.
— Действительно, порядка 60–65 процентов наших участников — это руководители высшего звена. Они занимаются сами и «заражают» своих сотрудников. Но если и называть триатлон элитарным, то не в плане денег, которые нужно потратить, а в плане времени, которое необходимо для тренировок. Чтобы выйти на дистанцию и не сойти через пять минут, нужно основательно подготовиться. Я к своему первому серьезному старту готовился по 8 часов в неделю.
— Есть ли какой-то возрастной порог, после которого триатлоном заниматься уже поздно?
— Порога нет — в этом прелесть нашего вида. С возрастом падают скорость и многие другие качества, но не выносливость. Ее можно развивать бесконечно. Есть миллиардер Леонид Богуславский — он начал тренироваться в 62 года, а до этого не занимался спортом вообще. Он неоднократно занимал пьедестал, в том числе в Штатах, где в его возрастной категории было порядка 50–60 человек. Есть железная монахиня Мадонна Бадер. Она начала тренироваться в 49 лет, у нее за спиной 50 железных дистанций. Сейчас ей 90, а она до сих пор участвует в стартах.
«Если бы мы стали Ironman, нам пришлось бы откатиться назад»
— Как к вам пришла идея создать Ironstar?
— Небольшой командой в 6 человек мы участвовали в соревнованиях по триатлону в Эмиратах. Они проходили не под брендом Ironman, все организовывал другой оператор. Мы же загорелись идеей привести в Россию именно Ironman — самую престижную серию гонок. Но время было не очень хорошим, чтобы развивать американский бренд в РФ — внешнеполитическая ситуация не располагала к этому. Так что мы создали бренд, которым сейчас очень гордимся. С точки зрения количества мероприятий мы находимся в пятерке лидеров в России.
— Сколько людей в вашей команде?
— 18 человек в основной команде. Во время стартов она вырастает до 40. Также мы привлекаем около 350 волонтеров.
— Почему вас заинтересовал именно Ironman?
— Это очень узнаваемый бренд с большим проникновением и 40-летней историей. Если не ошибаюсь, татуировка с надписью Ironman — вторая по популярности в мире. В год они проводят по 150–200 мероприятий по всему миру. Где-то качество лучше, где-то — хуже: все зависит от тех организаций, которые берут на себя права франшизы. Но между Ironman и вторым по статусности брендом Challenge — огромная пропасть. Те проводят порядка 35 стартов в год.
— Шансов на то, что Ironman придет в Россию, уже нет?
— Есть. Два года назад одна компания заполучила права на этот бренд. Первый год у них пропал из-за пандемии. Де-юро бренд пришел в Россию, а де-факто пока не может состояться.
— По факту вы боретесь за одну аудиторию. Вы рассматриваете их как конкурентов?
— Очевидно, что мы конкуренты и бьемся за внимание одних и тех же людей. Но в то же время мы в очень плотной коммуникации. Например, в Казань приехала вся команда российского Ironman. Я четко понимаю, что, если на рынке возникнет монополия, она приведет только к плохому качеству.
— Мог ли Ironstar просто поменять свое название на Ironman и сохраниться в нынешнем виде?
— Мы не смогли договориться с коллегами. С недавнего времени Ironstar стал приносить прибыль — минимальную, но прибыль. А если бы мы взяли название Ironman, нам бы пришлось откатиться назад и снова инвестировать, чтобы через какое-то количество лет выйти на ту же прибыль. С точки зрения бизнеса для нас это было бы уже неинтересно. При этом мы остаемся в хороших отношениях с Ironman.
— Учитывая, что вы не носите название Ironman, могут ли ваши триатлеты именовать себя «железными людьми»?
— Есть бенчмарк «железной» дистанции — 226 километров. Ее можно пройти в Сочи на нашем соревновании или где-нибудь за рубежом на мероприятии под брендом Ironman. В обоих случаях спортсмен сможет считать себя «железным» человеком, просто на нашей награде будет написано Ironstar.
— Если говорить о психологии, почему людей так тянет доказать всем, что они «железные»? Чем обосновывается желание пройти сразу 226 километров? Это не выйти на пробежку в парк…
— В обычной жизни мы всегда чего-то не доделываем. Очень мало мерил, где можно сказать: «Я сделал». В триатлоне же всегда есть момент преодоления финишной черты, и ему предшествуют долгие месяцы тренировок. Чем труднее путь, тем слаще финиш. Ты кайфуешь от того, что завершил процесс, и это ощущение заставляет тебя возвращаться.
Но отмечу, что из 16 тысяч зарегистрированных триатлетов в нашей базе только 2 тысячи проходили «железную» дистанцию. Данная сверхцель действительно кого-то заманивает, но не всех. Для многих наши старты — это просто тусовка, люди смеются, отдыхают, заводят новые знакомства.
«Сказать, что спонсоры выстроились за нами в очередь, я не могу»
— Купить слот в Ironstar дорого?
— Смотря с чем сравнивать. Если с другими видами спорта, дорого. Олимпийская дистанция у нас стоит 10 тысяч рублей, «полужелезная» — 15 тысяч, «железная» — еще выше. Но все это коррелируется с уровнем затрат. Возьмем одинаковое участников в беговом марафоне и триатлоне — у нас будет в 3 раза больше расходов. Если же сравнивать с триатлонными стартами за пределами России, то я бы назвал наши цены весьма демократичными.
Огромное влияние на наш бизнес оказывает наличие рынка. В регионах часто оказывается, что данного рынка нет. В некоторых точках организаторы вынуждены проводить старты со слотами по 300–400 рублей, потому что местные не готовы брать большие чеки. Мы не можем приходить под такие цены.
— Иначе это не покрывает расходы на организацию?
— Взносы от участников закрывают 50 процентов от наших затрат. Если мы будем снижать их, то должны станем компенсировать чем-то другим. У каждой площадки есть своя емкость. Например, в Казани есть одно место — не буду называть его, — где можно вместить больше людей, чем в нашем нынешнем формате. Но мы не можем занять его, потому что нет спроса. Там можно набрать те же 2 тысячи человек, а надо 5 или 10 тысяч. При росте числа участников увеличивается и ряд статей расходов — сервис, безопасность, волонтеры.
— Легко ли вам общаться со спонсорами?
— Мы интересны спонсорам и партнерам. Аудитория триатлетов привлекает многих — и премиальные бренды, которые могут рекламировать машины и квартиры, и компании детского сегмента, оказывающие нам помощь с проведением детского забега Starkids. Но сказать, что спонсоры стоят за нами в очередь, а мы сидим и выбираем, я не могу. Тем не менее тот портфель, который мы сформировали сейчас, помогает нам организовывать те праздники, которые мы делаем. Если бы не они, мероприятия были бы более аскетичными.
— Часто ли сотрудничество завязано на том, что руководитель компании занимается триатлоном сам?
— Такие случаи имеют место. Также часто бывает, что приходишь в компанию, где никто не занимается триатлоном, рассказываешь о наших стартах и завлекаешь всех. В руководстве формируется большая команда. Поэтому мы много инвестируем денег, чтобы рассказывать о триатлоне, выступать, объяснять.
— Не беспокоит ли спонсоров, что каждый ваш старт не только приносит радость спортсменам, но и вызывает некое раздражение у горожан? Поскольку триатлон занимает центр города и ограничивает движение, мимо него невозможно пройти.
— Чтобы делать что-то хорошее, надо чем-то жертвовать. Нам же всем нравится вставать в 11:00, но мы поднимаемся в 7 часов утра, чтобы работать, зарабатывать, тратить деньги. Невозможно по-другому развивать массовый спорт. В Калининграде и Самаре мы так же занимаем центральную набережную. Подобное организовать невероятно сложно, требуются согласования с 15–20 ведомствами — МЧС, ФСБ, ФСО и другими. Это огромная работа.
«В России ты должен сам платить, чтобы тебя показывали»
— Проблема ли для вас, что триатлон очень трудно перенести на телевидение и сделать из него телепродукт?
— У нас уже был опыт телетрансляций, но только на короткой дистанции. Длинные триатлоны действительно скучно смотреть. Участник, допустим, сел на велосипед и крутит 180 километров. Да, на дистанции есть борьба, но она, как правило, только тактическая. Еще одна проблема — монополия на нашем рынке спортивного телевидения. Если за рубежом можно продавать контент, то у нас обратная схема. Ты должен сам платить, чтобы тебя показывали.
— Действительно можно продавать? Есть ли примеры?
— Есть. Суперлига триатлона, которую создал как раз Богуславский, была подстроена под продажу телеправ. Сейчас ее показывает Eurosport. Это суперкороткие форматы, специальная механика прохождения дистанции. Там участвуют только элитные спортсмены. Наша же экономическая модель не позволяет зациклиться только на тех, кто занимает пьедестал и бьется за лучшие спортивные результаты. Как я уже сказал ранее, нам важна массовость. Если мы сконцентрируемся только на 10 процентах, это демотивирует остальных участников. С каждого старта мы организуем прямую трансляцию, но одна из причин этому — люди скучают по признанию. Они показывают хороший пример и хотят быть на виду. Некая доля тщеславия в хорошем смысле.
— Триатлон — один из редких видов, где четкий акцент сделан на массовом, а не на профессиональном спорте. При этом федерация, которую возглавляет Ксения Шойгу, заинтересована в том, чтобы развивалось и второе направление. Что нужно сделать, чтобы триатлон был лучше вписан в олимпийские лекала?
— Это больше вопрос к федерации. Как любители, мы можем сделать только одно — выставить цели. Кто, как правило, приходит в секции и школы по триатлону? Дети тех родителей, которые сами участвуют в стартах. Это к вопросу, почему важно, чтобы в России был не только Ironstar, но и Ironman. Да, мы боремся за внимание, но вместе с тем увеличиваем аудиторию триатлона. Не может одна школа выпустить 10 тысяч учеников — для подобного нужно много школ. Чтобы добиваться успеха на профессиональных турнирах, необходима большая выборка, должен быть отбор. Если мы станем цепляться за 10 спортсменов и каждого тащить, ничего из этого не получится. Вместе с тем отмечу, что сейчас у нас сильные юниоры, которые показывают солидные результаты на чемпионатах мира и Европы.