Мнения: Русские были связаны с космосом всегда
В том, что именно Россия стала первопроходцем космических пространств, есть, конечно, и высший промысел. Едва ли найдется в мире другой народ с более космистским типом сознания, нежели русские. Это во многом заслуга языка. Из всей индоарийской языковой группы русский язык ближе всего к санскриту, на котором написаны самые грандиозные в мире космистско-философские тексты. Русский сохраняет пластичность, глубину, многообразность санскрита, более того, структуру слов, стиль, синтаксис, грамматику, да и самые его фонемы. В том, что именно Россия стала первопроходцем космических пространств, есть, конечно, и высший промысел. Едва ли найдется в мире другой народ с более космистским типом сознания, нежели русские. Это во многом заслуга языка. Из всей индоарийской языковой группы русский язык ближе всего к санскриту, на котором написаны самые грандиозные в мире космистско-философские тексты. Русский сохраняет пластичность, глубину, многообразность санскрита, более того, структуру слов, стиль, синтаксис, грамматику, да и самые его фонемы.
Индийский лингвист, известный знаток классического санскрита Дурга Прасад Шастри рассказывает, как был изумлен, когда в гостинице в Москве ему выдали ключ, назвав по-русски номер 234 – и он услышал просто странно звучащий санскрит (на котором 234 будет dwishata tridasa chatwari).
Сотни базовых слов звучат на санскрите и русском практически одинаково: мать (матри), брат (братри), дядя (дада), деверь (девар), светлый (света), тьма (тамас), небеса (набаса), живой (жива), простор (прастара), творить (твар), любить (любх), новый (нава) и т. д.
То же касается и самого известного русского слова ХХ века «спутник». Санскритское слово «patnik» означает «тот, кто идет по пути, путешественник». Но самое интересное, что и в санскрите, и в русском слово «спутник» получается добавлением приставки «s» (sa), таким образом получая слово «sapatnik» на санскрите и «спутник» на русском.
Не менее глубоки связи русского с греческим языком, откуда мы заимствовали всю книжную языковую структуру. Наш церковнославянский буквально следует правилам греческого языка, фактически являясь калькой греческого. Но что такое греческий язык? Если в высшей степени простая и ясная латынь создана, кажется, только для того, чтобы завоевывать и отстраивать мир, то сложный, мерцающий полутонами греческий существует, чтобы постигать тайны космоса. Латынь с ее четкими, элементарными правилами подобна римским легионам, идущим маршем по земле; греческий с его многоуровневой многоугольной логикой сразу устремляется в небеса, как будто стремясь объять и заполнить Вселенную. Русский же язык, как мы уже сказали, одновременно дитя санскрита и греческого.
Говоря о русском космизме, обычно указывают на Николая Федорова, с его проектом воскрешения предков, и его последователей. Однако русский космизм – явление гораздо более широкое. Русь, по-видимому, уже родилась с космистским сознанием. Подлинным космизмом дышит уже «Слово о полку Игореве», и «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона, и весь свод русских летописей, столь непохожих на западные хроники.
Западные хроники – это просто своды деяний королей. Они кратки, сухи, методичны, как и положено хроникам. И структурированы строго по годам жизни монархов. Совсем иное дело русские летописи, представляющие собой как бы единый гипертекст, который пишется на протяжении почти восьмисот лет и задача которого, по сути – записать всю историю, начиная от сотворения мира, не упустив при этом ничего по-настоящему важного. Отсюда бесконечные вставки, все новые и новые рассказы, неимоверно расширяющие текст, доводя его порой, в титанической попытке объять необъятное, до монструозности и циклопичности.
Или сравним «Слово о полку Игореве» с «Песней о Роланде», сложенной в то же примерно время. В последнем случае перед нами красивая и трагичная история, изящнейшая по форме и совершенная в своей ясной прозрачности. В ней буквально нет лишнего слова, которое уводило бы нас от сюжета. Окунувшись в «Слово о полку Игореве», мы оказываемся в мире совершенно ином. В по-настоящему живой вселенной, которая дышит единой жизнью, и все стихии которой повернуты лицом к человеку и разговаривают с ним, отвечают ему, как безусловному духовному центру. Мир «Слова» – это не изящная легенда о рыцаре, это целая космогония! Собственно, все древние русские книжники – космисты.
Буквально каждое событие русский книжник стремится начать «от Адама», он чувствует, что иначе труд окажется неполным; он понимает, что каждое событие подобно струне, колебание которой достигают альфы и омеги всего бытия, самых удаленных краев вселенной. Русский книжник в каждом небольшом эпизоде слышит дыхание всей вселенной, всей мировой истории. И это, безусловно, сознание космиста, сознание поэта.
Но, конечно, самым великим русским космистом, в котором, как в таблице Менделеева, сложились в единое целое все русские архетипы, все элементы вселенной, стал Пушкин. Василий Розанов назвал Пушкина Адамом, который, ходя по райскому саду, вновь дает имена всем вещам этого мира; Юлий Айхенвальд – тысячеликим махадевой, который, приняв «облик человека, чтобы самому испытать многообразный опыт людей», «в самых разнообразных сферах ... на протяжении многих времен, всегда и везде, сочувственно и глубоко узнает ... единое всечеловеческое сердце». Да, это совершенно справедливо. Как и та индусская мудрость, которая говорит: эгоист всему внешнему, всему, что не он, брезгливо говорит – это не я, это не я; тот же, кто сострадает, во всей природе слышит тысячекратный призыв: Tat twam asi – это ты, это тоже ты... Последнее можно отнести не только к Пушкину, но и к самой глубине русского религиозного духа.
Да, Пушкин не только дал новые имена всем вещам нашего мира, он, по сути, построил нам новый космос, разрушенный революцией Петра. Он создал тот мир слов, имен, понятий, мыслей, чувств, ощущений, в котором мы сегодня живем. Космизм же Николая Федорова, с которым упорно связывают само понятие «русского космизма» – лишь маленький один из оттоков, текущий из могучей реки изначального русского космизма. Живой отклик на всякое живое дыхание, связь со всем бытием мириадами нитей – вот что такое русский космизм. Советский Союз тоже был космистской по своей сути вселенной. Пусть уже и официально безбожной, революционной. Однако идеология зрелого СССР была всеобщей, всечеловеческой по своей сути, звала к преображению всего мира, всей вселенной. И эту идеологию во многом создали русские космисты-богостроители: Богданов, Луначарский, Горький.
Советский проект лишь по названию был марксистским. По сути же он был космистским, пусть и своеобразно звучащим. Ведущая идея богостроителей заключалась в том, что само объединенное человечество способно стать новым всечеловеческим богом, сумме объединенных воль которого будет под силу отменить старую и создать новую вселенную, шагнув «из царства необходимости в царство свободы», как говорил Луначарский. И если мы внимательно посмотрим на советскую космическую эстетику, на памятники, посвященные космонавтам, особенно пройдя по Аллее покорителей космоса, что у ВДНХ, мы воочию ощутим именно этот квазирелигиозный богостроительный дух советской идеи. Да и в советской утопической фантастике (особенно в книгах Ивана Ефремова) тоже.
Кстати, последователем Николая Федорова был и Циолковский, вся космическая программа которого родилась из федоровского проекта. Мысль Циолковского была абсолютно рациональна и совершенно в русском духе: воскрешенных предков надо ведь где-то расселять, следовательно – следует начинать обживать космическое пространство. В истории советского космоса тоже многое чудесным образом переплетено в истинно русском духе. Например, тот факт, что философ общего дела Николай Федоров был потомком древнего дворянского рода Гагариных (сыном князя П.И. Гагарина). «Порожденный крошечною землею, зритель бесконечного пространства, зритель миров этого пространства, должен сделаться их обитателем и правителем», говорил Николай Федоров.
Лично мне идея покорения бесконечных космических пространств, да еще и заселение их воскрешенными предками, представляется несколько двусмысленной и слишком позитивистской, следующей дурной картезианской философии Нового времени. Не очень понятно, зачем тратить столько усилий на то, что уже и так сделано Христом и прямо обещано верным Ему: «Я победил смерть», «Я живу и вы будете жить». Очевидно, что даже у самых гениальных человеков, будь то Платон, Декарт или Федоров, столь большое дело, как всеобщее Воскресение, получится хуже, чем у Сына Божия.
Но само это стремление русского духа, столь грандиозный замысел, все же не могут не восхищать. Особенно в сравнении с современным западным трансгуманизмом, озабоченным лишь вечным сохранением жалкой индивидуальной жизни, хотя бы даже и в виде записанной на флешку матрицы сознания. Всё это как-то мелко. Эгоистично, нелепо. То ли дело – заселение всей вселенной, воскрешение предков! Как красив дух, способный отдать таким мечтам жизнь, не правда ли?
И, кажется, обрати мы вселенский потенциал нашего духа от космических мечтаний к устроению нашей сегодняшней жизни, устроению, притом на христианских началах и всечеловеческих принципах – сколь многого мы могли бы достичь! Мы могли бы дать миру идею, гораздо более жизненную, нежели жалкая либеральная атомизация, распад и всесмешение. Построить стройный иерархичный космос (путь пока и на одной шестой суши), движимый бесконечным стремлением к идеалу и освещенный максимой св. Афанасия Великого: «Бог стал человеком, чтобы человек стал богом» – это ли не великая цель?
Теги: космос , покорение космоса