ДЕТИ ВЕЛИКОГО ГОРОДА

День снятия блокады Ленинграда отмечается 27 января. «Московская правда» продолжает серию очерков Эрика Котляра о детях, которые в годы войны стали надежным трудовым тылом. Фото Бориса Ярославцева «Дети войны» – он работал в нашей газете корреспондентом всю свою жизнь.

Ленинградцы… Их бесстрашием, стойкостью, героизмом гордится страна. Всему миру показали они пример патриотизма и спасли великое творение человеческого гения — родной город. Вместе со всеми отдавали осажденному городу все свои силы и юные граждане. На фоне массового героизма в дни блокады не сразу заметны их скромные дела. Но в мощном полифоническом звучании ленинградской эпопеи тема детей особенно проникновенна. Дети Ленинграда во всем равнялись на взрослых. Им было труднее переносить тяготы осады, особенно тем, у кого погибли родители или близкие. И здесь руку помощи протянули им трудовые резервы.

***

СКАЗКА О РЕПКЕ И БЫЛЬ

История эта горькая. Но все в ней, как в сказке, получилось — и даже окончилось хорошо. Вот только потом Теме от матери здорово досталось. Прямо как в известной книжке про Тома Сойера. Помните, с чего начинается увлекательная повесть Марка Твена? «…Том! — Никакого ответа. — Куда же он запропостился, этот мальчишка? Том!»

Наша история произошла в осажденном Ленинграде, и ее героем оказался другой мальчик, учащийся ремесленного училища. Ну, давайте приведем все в порядок, и для этого сначала обратимся к виновнику происшествия, маленькому Шурику, который в тот день был дома один и играл на подоконнике в оловянные солдатики. Обстановка складывалась благополучно для красных конников. Еще чуть-чуть и они бы с тылу атаковали вражеских артиллеристов, но как раз в это время сирена на улице возвестила о начале очередного налета. Шурик к налетам привык, и взрывы за окном его мало тревожили, тем более что он оборудовал надежное укрытие от них — под маминой кроватью. Там, в темноте, забившись в самый угол, он ничего не боялся. Мама целыми днями работала, зато ее кровать была верным защитником от всех напастей.
Вот и сейчас, быстро собрав в коробку представителей всех армий, Шурик отдал приказ о немедленном отступлении под мамину кровать и сам его возглавил. Вначале он попытался на новом месте вернуть боевой порядок, но из-за неудобной позиции (больно ударился лбом и коленом о пружинный матрац) отказался от этой затеи. Между тем воздушная тревога затянулась — где-то что-то грохотало и рушилось. Шурик сначала прислушивался к далеким грозным звукам, а потом незаметно уснул…Во сне ему показалось, что он стремительно падает вниз, на помощь спешат красные конники, но они остаются на краю пропасти, а он летит все ниже и ниже, и вот удар о дно… и тут он проснулся. И не мог понять: где он и что с ним? Одно ясно — лежит он теперь не на полу под маминой кроватью, а на чем-то неудобном, вокруг него кромешная тьма и кто-то очень тяжелый навалился сверху и не дает пошевельнуться. Шурик дернулся раз, другой. Однако неизвестный крепко его удерживал, и тогда он заревел изо всех сил.
Группа по оказанию помощи подъехала к разрушенному дому. Бойцы попрыгали из кузова грузовика и вытащили доски, канаты, топоры, лопаты, кирку.
Командир обошел дымящиеся развалины. «Прилично рвануло! — подумал он. — Хорошо днем, когда народ работает». И в этот момент он услышал приглушенные звуки, которые доносились из подземелья. Он шагнул в развалины и прислушался. Теперь до него явственно донесся детский плач.
— Эй! Кто там? — крикнул он в щель между погнутыми балками. — Слышишь меня?
— Слышу…
Внизу наступила тишина.
— Если слышишь — отвечай! Кто ты?
— Шурик я… С первого этажа.
— Ты один там?
— Да…
— Ну вот что, Шурик, не робей, брат, мы тебя сейчас откопаем!
— А скоро?
— Да вот сразу и начнем…
Разговаривая, комвзвода опустился на колени и приник к щели — там царил мрак.
— Ты хорошо меня слышишь?
— Да.
— Посмотри сюда, тебе что-нибудь видно?
— Нет, ничего не вижу, темно вокруг…
И Шурик опять заревел.
— Ну, плакать ты перестань. Я-то тебя отлично вижу, а ты нет, потому что лежишь неудобно. Повернись на другой бок.
— Не могу я. Ногу больно.
— Так, так, значит, не можешь повернуться?
— Товарищи! — обратился он к отряду. — Тут нелегкая задача. Под развалинами ребенок. Видимо, его там придавило чем-то. И ход к нему не прокопаешь. Балки еле держат: попробовал рукой — сыпучая масса, глубина метра три! Если снизу вести подкоп — обвалится и мальчонку ниже утащит. Что делать? Может быть сверху завал разберем?
— Да ведь пока разбирать будем! Много времени уйдет. Не продержится он там…
— Может быть, сверху вниз ход прорыть?
— Вот это мысль! Но какой же он должен быть, чтобы в него такие дяди протиснулись?
Комвзвода с сомнением посмотрел на рослых, широкоплечих бойцов.
— Здесь нужен кто-то худенький. А где такого возьмешь?
— Товарищ комвзвода! Напротив вон училище ремесленное! Может, кто из хлопцев согласится? Дело-то вон какое — мальчонка ведь погибает…
— А что, попробуем!
Комвзвода пошел во двор училища, где несколько ребят, облепив огромную трубу, пытались протащить ее в здание через узкую входную дверь.
— А ну, хлопчики, кто нам поможет? Ребенка в доме напротив засыпало. Надо выручать… Кто потоньше, может, пролезет под балками и вытащит его оттуда? Ну! Кто смелее?
Ребята нерешительно переглянулись.
— А вам-то кто подойдет? Выбирайте.
— Ну вот ты сгодишься. Как зовут тебя?
— Тема.
— Ну и хорошо, Тема, поможешь?
Тема кивнул.
— Видишь ли, в чем дело, — сказал комвзвода, — надо пролезть под балку и осторожно, камушек за камушком, прочищать проход к мальчонке. Эй ты, Шурик, ты живой? — крикнул комвзвода. В ответ Шурик захныкал.
— Ну, потерпи, потерпи, на фронте бойцы не такое терпят, а ты сейчас тоже на войне, понятно?
— Понятно.
— Будешь терпеть?
— Буду. Дядя, а вы меня скоро отсюда выкопаете? И снизу опять раздался громкий рев.
— Ну вот, Тема, видишь? Теперь надежда только на тебя!
Тема нагнулся и заглянул под балку. Там была пустота, в темноте слышны были какие-то шорохи.
— Сыпется там…
— Поэтому разбирай завал очень осторожно, старайся не делать лишних движений. Нащупал камушек и передай тихонько, аккуратно назад, а то если резко повернешься — сразу самого засыпет! Ну что? Не боишься лезть? Вот каска.
— Полезу.
И Тема полез в темноту, где голова все время натыкалась на острые, осыпающиеся углы, руки беспорядочно шарили по режущим осколкам кирпича и щебня, а нос оказался забит известковой пылью. Тяжелая военная каска неудобно налезала на глаза. Тема чихнул раз, и два, и три… В ответ немедленно раздался Шуркин плач. И тогда Тема понял, что перед ним сразу две задачи: главная — это вытащить малыша и в то же время успокоить его, отогнать страх…
— Чего ты ревешь? Я же близко от тебя.
Шурик притих.
— А ты кто такой? Меня ведь дядя хотел спасать.
— Ну, а дядя послал меня к тебе, потому что я тебя знаю, мы с тобой во дворе вместе играли.
Как видно, Шурик задумался.
— Во что?
— Ну, во всякие игры: футбол, лапту, крестики- нолики…
— А как тебя зовут?
— Тема. Помнишь?
— Не, не помню.
И Шурик заревел пуще прежнего.
— Знаешь, если будешь реветь, я тебя перестану спасать.
— Почему?
— Потому что у меня уши заложило. Я тебя вытащу, а сам оглохну! Ты уже рядом, а голос звонкий. Наверное, когда вырастешь, с таким голосом певцом будешь! Как Бунчиков и Нечаев. Слышал по радио, как они поют? ’
— Слышал.
— А что они пели?
— Ну, всякое пели…
— Вот и хорошо. Ты вместо того, чтобы реветь, спой лучше, как они. Сразу веселее станет.
— А что спеть?
— Да что хочешь.
— Не хочу я петь, мне неудобно тут лежать.
— Не думай о том, что неудобно. На войне как на войне! Обычная фронтовая обстановка. Еще и похуже твоей бывает!
— Ну да хуже!
— Вот тебе и ну да. На передовой знаешь, как бойцам достается!
— Ладно, Тема, я тебе спою, только ты вытащи меня отсюда поскорее, пожалуйста!
— Ну, вот это другое дело. Давай начинай песню. Глядишь, и работа пойдет скорее!
И Шурик запел: «А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер» — ту самую песню из кинофильма «Дети капитана Гранта», которая ему нравилась больше других.
Нельзя сказать, что пение доставляло ему удовольствие. Лежать было неудобно. Сверху на него навалилась тяжеленная балка и только чудом не придавила Шурика насмерть. Но разговаривая с Темой, Шурик почувствовал себя спокойнее, и ему захотелось сделать для Темы что-нибудь хорошее. Лишь бы Тема не оставил его одного в этой кромешной темноте. По этой причине Шурик время от времени прерывал пение и спрашивал: «Тема, а Тема, ты здесь?»
— Ну, конечно, где же еще? Куда же теперь я без тебя? Занимая Шурика, Тема продолжал разбирать завал. Как крот, он углублялся и расширял нору. Ему показалось, что он забрался достаточно глубоко, как вдруг почувствовал, что кто-то дернул его за сапог. Это боец, принимавший от Темы мусор, подал сигнал, чтобы Тема вылез наружу. Тема выбрался — чумазый, одежда перепачкана белым, каска сбилась на сторону.
— Отдохни малость, перекур несколько минут.
— Ох, глубоко забрался!
— Да ноги все еще торчат.
— А мне казалось, что я уже рядом с Шуркой!
— Попыхтеть еще придется!
В это время Шурик опять заплакал — видимо, песня закончилась, а Тема ему не отвечал.
— Полезу, пожалуй. А то ведь, как он там один?
— Только теперь, — сказал комвзвода, — как побольше углубишься, за тобой следом полезет боец, а то принимать мусор отсюда неудобно. Так что вроде конвейер у нас получится. Ты ему, а он дальше мне…
Тема снова нырнул в щель. Где-то внизу всхлипывал Шурик.
— Ну что? Все ревешь?
— Тема! Тема! Куда же ты убежал? Я думал, ты меня насовсем оставил! — захлебывался слезами Шурик.
— Как же так можно, Шурка, думать? Я, наоборот, подкрепление привел. Теперь мы вдвоем к тебе пробиваться будем. Советские люди в беде друг друга не бросают. Ты это знаешь?
– Да…
— Ну вот, а подумал такое… Нехорошо, брат…
— Не буду, не буду, только поскорее меня достаньте!
Тема ковырнул еще один кусок известки, и Шурик радостно заверещал: «Ой, вижу, вижу, свет вижу!»
— Свет малец увидел! — доложил боец командиру, — значит, правильно идем.
— Я в балку уперся. Что делать теперь? — спросил Тема.
— Балка сверху идет или вдоль?
— Сверху.
— Тогда надо в обход копать. Только вот с какой стороны? А ну-ка, Тема, попробуй рукой, где сверху покрепче, не осыпается. Справа или слева?
Тема пощупал.
— Кажется, справа надежнее.
— Вот правее и держись.
Теперь уже не только Тема, но и боец углубился в прорытый проход. Вслед за бойцом сначала по плечи, а потом и по пояс протиснулся комвзвода.
— Ну вот, Шурик, наша берет! Попробуй ко мне руку протянуть!
Шурик вытянул руку и коснулся Темы.
— Ура! — закричали в один голос и спасатель, и спасаемый. Тема от радости ударил Шурика по ладошке и в тот же миг сверху посыпалось, поползло и… Тему завалило!
— Ах ты…! Ну ведь предупреждал, чтобы поосторожнее, — огорчился комвзвода.— Что теперь делать? Надо, — приказал он бойцу, — раскопать Тему. Тема, слышишь, не двигайся, а то еще больше завалит!
Шурик снова оказался в темноте и встревоженно позвал: «Тема, Тема, где ты? Я тебя все время видел, когда ты рядом шевелился, а теперь я тебя не вижу!»
— Потерпи немного, Шурик, дорогой, видишь? Меня тут тоже немного засыпало. Теперь нас с тобой обоих будут доставать.
— Как же это? — заволновался Шурик. Тема, который пришел к нему на выручку в трудную минуту, вдруг сам оказался в беде. Шурик неуверенно протянул руку вперед и наткнулся на плечо Темы.
— Давай я тебе помогу, Тема! Хочешь я тебя подергаю?
— Не надо, лежи спокойно! Не то нас еще больше засыпет. Век тогда не откопают.
Между тем, осторожно освобождая проход, боец уверенными движениями отгребал и отбрасывал назад рухнувшие на Тему обломки. Он освободил его до пояса и через некоторое время Тема почувствовал, что может свободно двигаться. Теперь уже сам комвзвода погрузился с головой в проход. Землю у него принимали на улице бойцы. И вот, наконец, Тема крепко ухватил Шурика под мышки и потянул на себя.
— Достал, достал я его! — радостно завопил Тема. — Вот он!!! Ну, Шурка, вот и все, кончились твои беды! Теперь уж наверняка тебя спасем!
Шурик, обретя уверенность, что скоро вылезет наружу, вдруг раскапризничался.
— А где мои солдатики?
— Какие еще солдатики? — удивился Тема.
— Ну, солдатики, которые рядом со мной были!
— А ты вокруг себя пошарь!
— Нету…
— Может, они на фронт пошли фашистов бить? Мстить за тебя!
Шурик поводил руками вокруг и наткнулся на кусок картона. Он поднес его к самым глазам.
— Ой, мамина фотография. Здесь мы все вместе. Мама ее очень любит! Надо ее тоже спасти.
Тема осторожно передал фотографию бойцу, тот — комвзвода, а он — дальше на улицу.
— Пить очень хочется! — пожаловался Шурик. От кирпичной пыли у него першило в горле.
— Сейчас придумаем что-нибудь!
По цепочке передали бутылку с водой, и Тема помог малышу напиться.
— Ну, а теперь, Тема, — распорядился комвзвода, — давай аккуратно его вытаскивай.
— Как же?
— А как в той сказке про репку. Репкой у нас будет Шурик. Бери его под мышки, как только тебя за ноги потащат назад, так дергай потихоньку Шурика.
Но когда Тема потянул Шурика, тот вскрикнул от боли. Оказалось, балка придавила его накрепко и, похоже, отпускать не собиралась. Что тут было делать? Пришлось опять рыть, теперь прямо под Шуриком, ямку, чтобы опустился он пониже под той злополучной балкой.
— Только осторожно подкапывай, проверяй надежность грунта. А то как бы в подвал вам не провалиться! Крепче держите Тему за ноги! А ты, Тема, в случае осыпи сразу Шурика хватай и прижимай к себе изо всех сил! — распорядился комвзвода.
Но дальше все пошло без приключений, если не считать того, что Шурик, когда, наконец, его освободили и потянули наверх, по пути зацепился за что-то штанами и они с треском расползлись.
— Как же я теперь без штанов покажусь? Меня тут в переулке все знают! — заохал Шурик. — Нет, я не
полезу.
Тут уже Тему оставило терпение.
— Хочешь здесь остаться?! Оставайся! А я один наверх полезу.
— Нет! Нет! Тема, я просто так сказал. Пошутил я!
Мысль о возможности снова очутиться в темноте в одиночестве привела Шурика в ужас.
— Ну давай, держись за мою шею, — строго приказал Тема. — Готово! Дергайте нас!
Раз… и цепочка пришла в движение. И вот так — действительно, как в сказке о репке — они потихоньку вытаскивали и вытаскивали Шурика.

Несколько человек снаружи дергали за ноги комвзвода. И вот он уже появился на поверхности. Потом осторожно вытащили бойца. А там показались ноги Темы и, в конце концов, наверху оказались перепачканные, как трубочисты, Тема и без одной штанины Шурик.
— Ну, вот теперь можно и перекурить, — сказал комвзвода и посмотрел на часы. К этому времени уже стемнело.
— Пять с половиной часов тебя раскапывали. Задал ты нам задачу! — потрепал он по плечу Шурика, прижимавшего к груди семейную фотографию.
— Как твоя фамилия, Тема? Мы тебе в училище от нашей части благодарность пришлем. — Он повернулся и замер… – Где же ремесленник?
Никто не увидел, как исчез Тема.
…Тема стремглав несся домой. В уме он перебирал все неприятности, которые его ожидали: одежда безнадежно испорчена, за хлебом в очередь не поспел, а мать приходит с работы поздно и вся надежда только на него. Завтра в пять надо уже приступать к заводской смене, а он все еще не спит!
Тема осторожно пробрался через черный ход в квартиру. Быстро разделся в кухне, свернул одежду в узел и запихнул под кровать. Авось, мать не успеет разглядеть, завтра он убежит пораньше, пока она не проснулась, на заводе почистит вещи… Он забрался в кровать и залез с головой под одеяло. Перед глазами стояло все пережитое за беспокойный долгий день. Сквозь дрему слышал, как мать взволнованно спрашивает о нем у соседей, как вошла она в комнату и ахнула, увидев его в постели. Засыпая, он твердо решил: ни за что не признается, что все это произошло из-за бедолаги Шурки…

***

ГОЛУБЯТНИКИ ВЫБОРГСКОЙ И РАДИОЛЮБИТЕЛИ ВАСИЛЬЕВСКОГО
Военный представитель вглядывался в лица стоящих в шеренге ребят. В заколоченные досками окна не проникал уличный свет. Помещение освещалось чадящими коптилками из снарядных гильз. На отсыревших стенах искрился иней. «Когда потеплеет, здесь все, наверно, будет в разводах, — подумал военпред и тут же прогнал эту мысль. — Не главное. Важнее, как они все это выдерживают. И чем можно помочь?»
Перед ним стояли мальчишки и девчонки. Он вглядывался в бледные, изможденные лица. Неужели действительно эти худенькие подростки в черных, не по плечу гимнастерках, обутые в эрзац-валенки, сшитые из выношенных шинелей, на деревянной подошве, смогли сделать так много! Еще вчера они взахлеб зачитывались книжками о приключениях и подвигах героев, почти каждый второй в мечтах видел себя на капитанском мостике корабля, за штурвалом самолета, в операционной, сверкающей стерильной хирургической чистотой…
Это было вчера. Оно оборвалось вместе с беспечным детством. В прошлое канули турниры голубятников на пустырях Выборгской стороны. С грустью вспоминались голубиные стаи в весеннем небе. А сколько среди них было радиолюбителей! Часами они могли вслушиваться в таинственные голоса балтийского эфира. Сейчас в помещении клуба юных радиолюбителей на Васильевском острове разместилась комендатура военных моряков.
Война сделала их взрослыми. Теперь они — строители, маляры, плотники, штукатуры. И военпред прибыл в школу ФЗО, чтобы вручить переходящее Красное знамя. Это знамя завоевал Кировский завод. Сейчас за него боролись военно-ремонтные мастерские Крондштадта, строители оградительных сооружений, рабочие с «Электросилы». Представитель командования фронтом на заседании горсовета объявил победителем соревнования коллектив учащихся. И вот они стоят на торжественной линейке, совсем еще дети, у некоторых не по росту сшитые шинели подрезаны до колен, закатаны непомерно длинные рукава. На исхудалых лицах светятся не по-детски взрослые глаза. А в них вопросы, вопросы, вопросы…
— Когда кончится блокада? Скоро ли конец бомбежкам, обстрелам, войне?! Удастся ли найти родителей, братьев, сестер? — Эти вопросы застыли в тревожных детских взглядах.

И военпред чувствует свою вину за то, что не сможет дать ответ каждому в отдельности. Но и он, и они понимают — ни один вопрос не прозвучит, хотя и роятся они в душе стоящих в шеренге. Слишком много испытаний выпало на долю этих ребят, и они научились владеть собой. Их молчанье громче слов. И военпред, как бы оберегая напряженную тишину, поднимает руку:
— Вчера я был на передовой. Наши войска прорвались к Пулковским высотам. В Царском еще немцы. Но не сегодня — завтра их выбьют оттуда. Скоро блокада будет прорвана. Наш город вздохнет полной грудью. Люди забудут вкус опилок. Они снова узнают запах свежего хлеба! Но за этот святой час предстоит напряженная борьба. О вашем училище говорят много хорошего. Ваши дела известны командующему фронтом. Он передает благодарность от имени бойцов ленинградской обороны и заявляет: каждый ваш трудовой успех — пример фронтовикам. Они будут наносить удары по ненавистному врагу еще яростнее. Это будет наше соревнование по- лениградски, по-военному!
Военпреда провожали всей школой.  Ребята чувствовали подъем, какой бывает только у победителей!
К своей трудовой победе ребята пришли нелегким путем. Когда их, новичков, собрали в этом зале, здание было глухим и запущенным. Училище эвакуировали и помещение казалось мертвым. Новички оглядывались, поеживались. Они чувствовали себя здесь неуютно. Неужели этот мрачный дом может заменить утраченный родной очаг? Но с первых дней учебы жизнь наполнилась новым содержанием. Теперь у них была работа — они стали строителями, людьми очень нужными Ленинграду. Каждый артобстрел приносил разрушения. И тяжко было видеть, как погибала в огне привычная с детства красота. Каждый из ребят понимал важность того дела, которому его обучали. Испытывая ответственность перед родным городом, они приобретали рабочую премудрость, не жалея сил, овладевали ее секретами.
Их привели к Аничкову дворцу. Здание дворца было известно каждому ребенку. Здесь до войны размещался городской Дом пионеров. В его залах, украшенных колоннами, залитых сиянием хрустальных люстр, росла и взрослела пионерия. Фашистские снаряды разрушили дворец. Печально зияли пустые глазницы окон, черные подтеки на розовой штукатурке стен напоминали следы слез. Сквозь дырявый, как решето, каркас крыши виднелось небо. Там, где раньше восхищала взор орнаментальная вязь паркета, теперь высились груды мусора. Ребята стояли во дворе разрушенного здания. Старый мастер, в прошлом путиловский рабочий, сказал:
— Знаю, трудно вам, ребята, ох, как трудно! Нам тоже было нелегко и в гражданскую, и в годы разрухи. И мы недоедали, но заводской гудок звал и мы каждое утро вставали к станку. Вам сейчас еще труднее, но уверен — выдюжим. Не может быть, чтобы питерский рабочий не выстоял. Всегда так было и будет! И всегда высоко держите рабочую честь. Вот и сейчас мы с вами должны поддержать питерскую марку. Видите, что сделали фашистские мерзавцы с этим чудо- дворцом! Давайте возродим дворец, эту жемчужину… Ведь о нем напечатано во всех мировых каталогах по архитектуре. Вернем его детям блокадного города. Пусть снова в его залы придет веселый праздник!
Так говорил старый мастер, и ребята с интересом слушали его. На следующий день они снова пришли сюда, вооруженные носилками, лопатами, и принялись разбирать развалины. Через весь заснеженный город на санках везли инструмент. У эпроновцев выпросили две ручные помпы выкачивать воду из подвалов.
Слух о восстановлении дворца прошел по всему городу. У погнутых решеток собирались дети и смотрели, как их товарищи в черных бушлатах с молоточками в петлицах разбирают развалины дома. Кирпичами постепенно замуровывались раны на стенах, штукатурный раствор их заживлял. Наступил день, когда плотники привезли свежеструганные рамы и подогнали в оконные проемы. Потом за дело принялись отделочники.
– Скоро ли откроют наш дворец? — спрашивали дети. И юные строители с достоинством отвечали: «Стараемся…»
Уже восстановили летнюю сцену в саду и на ее раковине весело зазеленела свежая краска, когда на территорию стройки попали бомбы и все пришлось начинать сначала. В училище устроили собрание.
— Ребята! Тише! Слово представителю военной комендатуры!
Кронштадтские моряки патрулировали город. Балтика! Как много значило это слово для тех, кто жил в тисках блокады! За ним стояли и могучая сила флота, и спокойная уверенность Кронштадта, и неторопливая поступь морских патрулей на пустынных, заваленных снегом улицах.
— Слушайте внимательно, ребята! — сказал коренастый моряк со скуластым обветренным лицом. Он неторопливо обвел их зорким взглядом, как бы решая, можно ли на них положиться. И поправив переброшенный через плечо дулом вниз автомат, продолжал:
— В нашем городе все сейчас солдаты, и каждый, если придется, должен уметь выполнить боевое задание… Вот и ваша помощь нужна. В городе действуют диверсанты — фашистские прихвостни. Во время налетов они подают немецким самолетам сигналы у важных для обороны объектов и ориентируют фашистов. Немцам известно, что вы, ребята, возрождаете Дом пионеров, и они решили помешать этому. Понимают, подлецы, что значит в осажденном Ленинграде открыть детский дворец. Это как бы окрылить ленинградцев, придать им силы! Город живет и борется за жизнь. Где-то в районе Аничкова дворца засел лазутчик. Мы его сигналы дважды засекли. Чтобы его поймать, надо прочесать весь район. Для такого дела людей сейчас маловато у нас. Решили к вам обратиться. Надо, ребята, вокруг стройки выставить посты — человек тридцать, по три на пост. Наш караул расположен вот здесь, — моряк расстелил карту и показал, затем начертил на ней несколько кружков.
— Кружки — места для вашего наблюдения за окрестностями Дворца. В случае тревоги двое остаются на посту и ведут наблюдение один с донесением мчится сюда, к нам, на караул. Ясно все? Вот так, ребята, вместе будем ловить этого гада… Так запомните — чуть что подозрительно, сразу к нам. Самим ничего не предпринимать! Ну как? Всем понятна задача?
Задача была не только понятна. Она пробудила желание немедленно приступить к ее исполнению. Столько затрачено усилий! С какой надеждой смотрели дети на их работу! Много горя принесли сюда, на берега Невы, фашистские мерзавцы. Неужели им удастся лишить юных ленинградцев радости? Нет! — решили ребята. — Наперекор врагу дворец будет восстановлен!
С этой ночи вокруг разрушенного дворца расположились дежурные. Когда над крышами сгущались тревожные сумерки, тридцать человек уходили в наряд. На лестничных площадках заброшенных домов, пропитанных едкой гарью пожарищ, у черных проломов стен и бывших окон долгими ночами простаивали ребята, напряженно вглядываясь в глухую темноту.
Днем восстанавливали они дворец, ночью оберегали его от врага.
Город бомбили в ночь по два-три раза. Но пока вокруг не было ничего подозрительного. Случилось это через неделю. Сутки были напряженные. Днем был массированный налет и несколько артобстрелов. Кругом бушевали пожары. Небо мерцало в их отблесках. Ночью вновь началась бомбежка. Горящие кварталы представляли для летчиков удобную мишень. Фашистские самолеты шли волнами. Едва одни успевали сбросить смертоносный груз на Ленинград, как тут же появлялись другие. Город отвечал зенитной канонадой. Вспышки залпов озаряли округу. Внезапно зенитные батареи стихли. В воздух поднялись сторожевые истребители и начался бой. В этот момент в одном из дворов-колодцев, рядом с Аничковым дворцом, мелькнул луч фонаря, тонкая струйка света металась, то поднимаясь вверх, то стремительно падала в сторону дворца, как бы указывая цель. Лазутчик начал свою работу. Его одновременно заметили несколько постов. Наиболее быстроногие из ребят уже мчались по темным закоулкам к месту расположения патрулей, остальные окружили двор, где все еще продолжал воровато метаться луч карманного фонаря.
— Руки вверх! Ни с места!
Пожилой человек в валенках и солдатской шинели оглядывал обступивших его со всех сторон ребят. Они держали трубы, лопаты, кирпичи.
— Да вы чего? Я ведь просто так сюда зашел, чего с цепи-то сорвались?
Губы его тряслись, а злобные колючие глаза смотрели затравленно.
— Это, дядя, в комендатуре будешь объяснять, чем тут занимался!
— А ну кышь, плотва! — выхватив что-то из кармана, замахнулся человек в шинели и кинулся на окружающих его ребят. В ту же минуту он взвыл от боли: кто-то изо всех сил ударил его по руке лопатой!
— Вот вы как? Ну, теперь держитесь, сосунки! — прорычал он и вдруг глаза его округлились от страха. За спинами ребят показался морской патруль.
— Молодцы, ребята! — обыскивая задержанного, похвалил командир. — Вот только ведь предупреждали мы — самим ничего не делать, а вы, вишь, как рискнули! Ведь вот же, как оно могло получиться, — сказал он, поднося к фонарю отобранный парабеллум. — Хорошо не успел он в ход пустить эту штуку.
Он вздохнул и с грустью посмотрел на ребят:
— Большое дело вы сегодня сделали. А теперь домой идите, отсыпайтесь. Вам сейчас самое время третьи сны видеть, а вы вон ведь какие — воюете… Вот берите. Сами между собой разберетесь!
Он вытащил из кармана шинели платок и развернул его. Там лежал кусок хлеба и колотый сахар — полученная сегодня на неделю норма офицерского довольствия.
…Дворец восстановили. Настал день его торжественного открытия. За окнами, зашторенными черной плотной бумагой, продолжал сражаться великий город. Правда, теперь в Ленинграде стало намного легче. Советские войска наносили фашистам один за другим сокрушительные удары. Клещи окружения слабели. Большая земля могла теперь оказывать регулярную помощь героическим защитникам города на Неве. По Ладоге переправляли хлеб. Но трудностей оставалось еще много. А сюда , за стены восстановленного дворца, как и до войны, снова возвратился мир беспечного детства. Этот островок мирной жизни согревал души ленинградцев, и платой трудовым резервам за их бесценный дар родному городу была бесконечная благодарность и признательность посетителей прекрасного дворца: война и новогодняя елка, сверкающая праздничным убранством; подарки, присланные со всей страны ленинградским детишкам в разгар ожесточенных сражений. Не оценить такое невозможно!
История возрождения Аничкова дворца далеко не единственный и, может быть, не самый главный эпизод трудовых свершений молодежи из ремесленных училищ и школ. Они восстановили причалы в порту, вернули к работе завод имени Макса Гольца. Больница Эрисмана смогла начать прием раненых и больных благодаря усилиям ребят из трудовых резервов. В ее подвалах, залитых ледяной водой, они заново смонтировали коммуникации.
А пуск первого трамвая! Когда его веселый перезвон нарушил безмолвие отвыкших от городского шума улиц, стало ясно — нет на свете силы, способной остановить жизнь. Это событие было для военного Ленинграда одним из важнейших. И золотые руки ленинградских подростков вложили много труда, чтобы оно свершилось.
И все же восстановление Аничкова дворца особенно трогательно, потому что в этом случае, стараясь для малышей, учащиеся ФЗО, сами почти дети, выступили в роли взрослых опекунов.
И вот еще одна история, похожая своим эмоциональным настроем на описанное выше. Речь пойдет о ленинградском зоопарке. Его четвероногие обитатели тоже переживали трудности блокады. Отощавшие звери перешли на непривычный рацион: хищники — на овощную диету (тигр научился есть жмыхи и борщ из растений), а капризные обезьяны — до войны они знали только яблоки и орехи — получали теперь морковь, желуди, свеклу и рябину. Содержать зоопарк, когда вокруг холод и голод, дело трудное.
И вот встала перед осажденным городом еще одна сложнейшая задача: сохранить животных зоосада. Сохранить во что бы то ни стало!
По просьбе городского Совета из трудовых резервов пришли ребята на помощь сотрудникам зоопарка. Они разбили на его территории огороды, где выращивали овощи для пропитания животных. Во время артобстрела погибла ручная слониха, гордость зоопарка и любимица детей. Водоснабжение было нарушено. Толстая кожа бегемота иссохлась без воды и покрылась паутинкой трещин. На саночках ребята доставляли воду из Невы, подогревали ее и прикладывали больному животному теплые компрессы. Благодаря их самоотверженности весной 1942 года, в разгар блокады, в зоопарке жили тигр, бегемот, медведь, обезьяны, лисицы, павлин, аист, страус и дикие козы. Поселились в зоосаде и скворцы, пеночки, малиновки. Они покинули окрестности города, где бушевали бои, и перелетели в Ленинград. Затраченные силы оправдывались радостью малышей.
… Стоял морозный январь 1943 года, 18-го числа советские войска прорвали блокаду.

Эрик Котляр.