Кодак

Кодак
–––––––––––––––––––––
Случилось это в конце августа. Профессиональный фотограф Фима Шворц, отработал по пионерским лагерям уже третью смену, взял свои деньги и сейчас сидел на Турбазе. Все фотографы знали, что на Турбазе больших денег нет, но здесь ему по знакомству на три месяца давали за умеренную плату жилье и столовую. Он бы уехал домой в Минск, но в конце лета в деревнях пошли свадбы, и Фима на выходные принялся ездить на своей копейке с Кодаком по деревням. В деревнях на фотографиях мгновенного проявления можно было тогда сделать хорошие деньги. Для местных он был вроде бродячего фокусника. Брал три рубля за фотографию. Снимки получались хоть и плохого качества, но цветные. Но это в выходные, а тогда, в утро понедельника, дежурил Фима Шворц на Турбазе возле регистрации, потому что знал, клиентов нужно брать сразу в тот день, как только начался заезд. Потом уже когда они перезнакомятся, станут пить и трахаться, никто фотографироваться не пойдет. Только под конец сделают черно–белую коллективную десять на пятнадцать, и хорошо, если выкупят половину тиража по рублю, а то и по восемьдесят копеек.
Вдруг в пустом фойе он увидел семью иностранцев: папа, мама и трое детей — пацаны лет по 12–13. Только зарегистрировались и громко, не таясь, спорили между собой на каком–то языке. По поведению видно, что дети у них в семье главные. Он прошелся близко, прислушался — некоторые слова были знакомы, но о чем говорят мальчики, понять так и не смог. Зашел с лица и спросил с понтом по–русски:
— Не хотите ли сфотографироваться на память?
К его удивлению на чистейшем русском ответили дети. Только сейчас Фима увидел, что мальчики совершенно одинаковые.
— Да, с удовольствием на фоне озера. А на что вы будете нас снимать?
Черно–белое Фима снимал на Зенит. Перебрал и усовершенствовал аппарат до невозможности. Поставил металлические шторки и просветлил оптику в объективе. Последнее время снимал мало. Только групповую халтуру. Ну, и как художник для себя. Только только, что Фима поймал в кадр двух байдарочниц. Они полуголые, юные. В руках двухлопастные байдарочные весла. Метафора: Девушка с веслом. Привыкшие с детства к наготе, они прямо из номера шли на тренировку.
Фотоаппарат всегда висел у него на груди, прежде всего обозначая его социальный статус. Он не расставался с аппаратом никогда. Фима тут же поднял свою зеркалку и щелкнул байдарочниц на паресечении света и тени из большого окна в фойе.
«Вечером посмотрим, что получилось. Сохраню на память об этой удивительной встрече.»
Для хорошего черно–белого, нужно, чтобы клиенты понимали в фотографии. Таких мало. В основном же Фима фотографировал на мгновенный Кодак. Предложил варианты мальчикам, взрослые стояли встороне и в разговор не вмешивались. Сказал цены. Завысил немножко, как для иностранцев. Черно–белые — по два рубля, но снимок будет готов только вечером, а на Кодак мгновенно. Он показал им свою технику. На его Кодак мальчики не обратили внимание, а как увидели Зенит, прямо втроем в него вцепились, стали о чем–то спорить. Видно он представлял для них какую–то особую ценность.
Фима заметил у одного из пацанов в футляре на боку фотоаппарат и из вежливости спросил:
— А вы на что снимаете?
Мальчик сказал:
— На кодак.
Достал из футляра устройство. От фотоаппарата там был только объектив. Они спустились к озеру. Мальчик–фотограф, с хорошим чувством композиции, поставил Фиму возле лодочной станции и щелкнул, потом, что–то нажал и в руку ему выкатился стеклянный шар.
Было время, когда Фима брал в Сухуми у армян и приторговывал новогодними сувенирами. Внутри стеклянного шара, засыпанная снегом избушка, елочки и Дед Мороз. Встряхнув, можно вызвать снегопад.
Сейчас в стеклянном, приятной тяжести, шаре, который передал ему мальчик, Фима увидел хорошо узнаваемого себя. Вот он на секунду замер для снимка, потом посмотрел вокруг. Изображение было живое — за спиной у Фимы–копии плескалось большое красивое озеро, прошла, оставляя бурунный след, моторка рыбоохраны. Проплыла байдарка с двумя спортсменками. Фима в шаре обернулся и долго смотрел им вслед. Пролетели чайки.
Фима спросил, как вернуть первоначальное изображение. Мальчик сказал: — Шейк ит, — но сразу поправился, — потрясти. Встряхнул. Вдруг изображение в шаре размылось, смешалось, все распалось на маленькие цветные кирпичики, но быстро восстановилось и Фима увидел себя в исходной позиции в тот момент, когда был сделан снимок.
Просто так, по старой фарцовской привычке, машинально, предложил:
— Чендж.
Они посмотрели на него, как на дурака или человека, который шутит, но когда поняли, что я им всерьез предлагаю обмен, взяли его аппарат, отдали свой.
— А родители вас за такой обмен не заругают, — сказал Фима и показал на папу и маму.
— А это не родители, сказал один из мальчиков. — Это андройды.
Второй дернул его за рукав, и он замолчал. Они, вдруг, все втроем засмеялись, подхватились и убежали.
Больше Фима их не видел. Спросил потом на регистрации у девочек, какие у иностранцев были паспорта. Девочки сказали, что наши.
Kak пользоваться новым аппаратом Фима догадался быстро, да и догадываться там было особенно нечего — всего две кнопки. Одна непосредственно для фотографирования, вторая для выброса шара. Как они там внутри небольшго корпуса помещались? Ай, да какая разница. Вроде, как курица несет яйца, но не простые, а стеклянные, — сказал сам себе Фима.
Вечером в номере достал шар и увидел, там свою копию, которая нагло расположилась на его кровати с двумя голыми байдарочницами. Фима встряхнул шар, вызвав вселенскую катастрофу а, когда внутри шара восстановилась гармония, увидел самого себя на секунду замершего возле лодочной станции для фотографирования. Копия–Фима огляделся, понял где он, и вдруг стала возмущенно махать руками и кричать в небо, как в скрытую видеокамеру. Фима понял, что это адресовано ему.
Оставалась неделя, потом первое сентября и халтуры с коллективными снимками в городе в школах. Эту работу Фима ненавидел, хотя и делал уже много лет подряд. Количества большие, работаешь, как на фабрике, а деньги ничтожные, все дешево. Фима бросил Турбазу и поехал по деревням. За живые шары стал брать сперва по пятерке, а потом по десятке. А можно было и больше. Рыбацкие деревни вокруг озера богатые за счет браконьерства. Но не стал наглеть.
Возвращавшегося однажды вечером с такой ходки, Фиму Шворца, тормознул местный гаишник и сказал, зайди в управление, наш хочет тебя видеть.
На другой день Фима приехал в управление. Было часов около шести, у ментов пересменка. Обе смены на месте. Фима сказал дежурным:
Давайте я сделаю коллективный снимок. Щелкнул, выкатился шар. Менты народ отборный. Увидели себя живыми в шаре, стали реветь и хохотать. Вышел их начальник подполковник, увидел Фиму и сказал:
— А вот ты мне и нужен. Ну–ка зайди в кабинет.
Уединились и начальник спросил:
— Ты на что лицензию имеешь?
— На фотографию, — ответил Фима
— А я слыхал, какими–то шарами торгуешь. Сувенирами. Хочешь, что бы я тебя районному ОБХСС сдал.
— Так это и есть фотография, — сказал Фима.
— А что за шары такие, народ сказки всякие рассказывают, типа можно увидеть давно умерших родственников. Один Сталина видел.
Тут же посадил Фима подполковника под стендом политбюро, щелкнул, выкатился шар. Подполковник глянул и сказал:
— Ты смотри, как здорово сделано, я здесь уже полковник. А вот ты и разоблачен, члены Политбюро неправильные и не в том порядке висят. Антисоветчина, — засмеялся начальник.
Вдруг там в шаре полковник, копия подполковника, приблизившись, глядя в стеклянную сферу словно в зеркало, наклонив голову, как птица, стал выдергивать волосы у себя в носу. Гнусности зрелищу добавляло то, что изображение искажалось, как в дверном глазке.
Подполковник отпрянул и испуганно спросил:
— Как, как это вернуть обратно?
— Встряхните, — сказал Фима.

Написал Фельдмаршал rabina1950 на microproza.d3.ru / комментировать