В память о Королеве...
Когда умирает монарх, заканчивается великий социальный и культурный миф. Заканчивается эпоха.
К счастью, миф продолжает жить — вместе с восходящим на трон преемником. Суть монархии — в преемственности мифа, в его вечности. Собственно, ни за чем другим монархия стране и не нужна — она просто делает ее символически законченной, служит замковым камнем, который держит на себе всю эгрегориальную кладку нации. Не политически, не экономически — именно культурно и даже, не побоюсь этого слова, духовно. Институт монархии и монарх лично не просто воплощают традицию и память о прошлом; они подобны скале, которая остается незыблемой, какие бы шторма ни сотрясали страну. Скала ничего не делает, она просто есть — но самим своим присутствием напоминает о том, что мы сможем выстоять, что жизнь продолжается.
Значение и мощь этого символа трудно переоценить. И поведение монарха, его публичный образ имеют здесь первоочередное значение.
Британии — и всем, для кого это важно, — ужасно повезло с королевой Елизаветой. Невозможно себе представить человека, который лучше бы подходил для короны — более достойного, выдержанного, дальновидного… и исполнительного. Абсолютное отсутствие возможности самой выбирать свой путь и принимать личные, необусловленные решения — это очень тяжелое испытание. И пока большинство членов королевского семейства наслаждалось относительной свободой, совершало ошибки и местами даже валяло дурака, она делала только то, что нужно. Потому что не просто отвечала за престиж семьи и института — она ими и была. Более того, она была Англией — такова работа всякого правильного монарха, и кредита, заработанного ею перед богами, хватит на два, а то и три королевских поколения вперед.
Я не буду пересказывать биографию Королевы — ее можно найти где угодно.
Пусть будут несколько картинок из ее жизни, и то, что поможет лично мне хранить о ней память. Потому что она была и моей королевой.
Вот маленький фрагмент из книги «Индианы Джонса от хирургии», Дэвида Нотта, «Военный доктор».
Понятия не имею, почему это случилось именно тогда и почему именно Королеве суждено было пробить плотину. Возможно, потому, что она — мать нации, а я только что потерял свою собственную мать. У меня задрожала нижняя губа, мне ничего так не хотелось, как просто взять и разреветься, но я из последних сил старался держать себя в руках. Надеялся только, что она не задаст мне еще один вопрос про Алеппо. Если задаст, я окончательно утрачу над собой контроль.
Она вопросительно посмотрела и коснулась моей руки. Потом тихо сказала что-то одному из придворных, который показал на серебряную коробочку, стоявшую перед ней на столе. Королева открыла ее — внутри оказалось печенье.
— Это для собак, — сказала она, разломила одно и протянула мне половинку.
Мы кормили печеньем корги, сидевших под скатертью, и до самого конца обеда Королева сама вела разговор и рассказывала мне про собак: сколько их у нее, как их зовут и сколько им лет. Все это время мы их гладили и чесали, и постепенно горе и тревога покинули меня.
— Вот так, — сказала Королева. — Это ведь куда лучше разговоров, правда?
А вот еще один случай, почти комический.
Некогда великий переводчик и профессор МГИМО Факов (да, просто превосходная фамилия для «англичанина») присутствовал на дипломатическом приеме в Букингемском дворце и переводил чью-то беседу с Королевой. От волнения он супротив протокола через каждые два слова именовал ее Вашим Величеством. Королева внезапно по-русски сказала, что это не обязательно, и к ней можно обращаться просто по имени-отчеству (даже не "ma'am").
— Елизавета... Георгиевна? — спросил слегка оторопевший от такой перспективы Факов.
— Нет, — ответила Королева. — Альбертовна.
И была, между прочим, совершенно права.
(Услышано на семинаре Национальной лиги переводчиков в Москве, где сам Факов поделился этой историей.)
И еще один эпизод, случившийся уже сейчас, в эти печальные дни.
На Британских островах есть одна давняя магическая традиция. Если в домохозяйстве имеются пчелиные ульи, их обитателям непременно нужно официально сообщать обо всех важных событиях в жизни семьи — а иначе пчелы могут обидеться, перестать делать мед, покинуть улей или даже умереть.
В саду Букингемского дворца тоже есть ульи — их пять, а в Кларенс-хаусе, до недавнего времени служившем резиденций принца Уэльского и герцогини Корнуолльской, — два.
На днях королевскому пасечнику, семидесятидевятилетнему Джону Чапплу, выпала честь совершить традиционный ритуал. Он повязал на каждый улей в знак траура черную ленту, прочел небольшую молитву и, постучав по стенке, сказал:
— Пчелы-пчелы, ваша хозяйка умерла, но уходить не надо. Новый господин будет вам хорошим хозяином.
Надо сказать, мистер Чаппл уже пятнадцать лет работал на королевской пасеке, но даже не догадывался, что в его обязанности входит приносить туда свежие новости. Просто однажды утром он получил е-мейл от главного садовника с распоряжением пойти и поговорить с пчелами Букингемского дворца.
(по материалам британской прессы)
А теперь мой личный парфюмерный трибьют.
Информация о том, какой парфюмерией пользуется Королева, никогда напрямую не разглашалась и не подтверждалась. Были известны марки декоративной косметики, которую она предпочитает, а в шотландском замке Мей, принадлежавшем королеве-матери, я сам видел в буфетной коробки с душистым мылом Floris «Edwardian Bouquet». Чем душатся прочие леди королевской семьи — особенно молодое поколение, — известно достаточно хорошо. Предпочтения джентльменов тоже не составляют секрета, особенно ввиду того, что Чарльз, тогда еще принц Ульский (в 1988 году), и принц-консорт Филипп (в 1956-м) даровали королевский патент и право размещать на коробках и этикетках их гербы, бренду Penhaligon’s (за средства для бритья и туалетные принадлежности).
Но относительно духов, которые носила Королева, у нас есть только слухи — и возможно, непосредственный опыт тех, кому повезло подойти к ней достаточно близко. Как и все леди старой гвардии, Ее Величество, по всей видимости, всю жизнь хранила верность только одним духам — тем же, какие носила ее мать.
О «Синем часе» Герлена написаны тома — но, вероятно, никогда не будет сказано достаточно. Он из тех великих исторических запахов, про которые люди будут думать и говорить бесконечно. Теперь я, наверное, буду носить его чаще — в честь Королевы и всего того, что она для меня значит.
Что в нем главное? То же, что и в ней — спокойствие. Значительность под покровом внешней простоты. Какая-то прекрасная вельможность.
Универсальность и уместность в любую погоду и в любых обстоятельствах. И свет — оптимизм и благодушность как дело чести: если уж жить — то только так.
Достав сейчас флакон из коробочки (выпуск примерно 7-10 летней давности), я вдруг обнаружил, что джус в нем слегка потемнел — будто тоже печалится по покойной Королеве. Запах практически цел, но в нем уже появились едва уловимые ноты старящихся духов, чуть-чуть, в самом начале. Что, я бы сказал, лишь добавило всей композиции винтажной прелести.
Я как-то никогда не воспринимал «L’Heure Bleue» настолько цитрусовым и настолько анисовым. Сладкий, бергамотно-апельсиновый тон горит в нем тепло и оранжево, постепенно затуманиваясь ирисово-гелиотроповой пудрой и погружаясь в дебри герленовского многоцветочного дамского букета из роз, фиалок, жасминов, в котором ни один цветок почти никогда не солирует, но все вместе составляет невероятно красивую, пышную и утонченную картинку — вроде тех цветочных композиций, что украшают обычно дворцовые интерьеры.
Вот здесь-то аромат и становится меланхоличным — чуть более древесно-пряным и одновременно светлым, разбеленно-молочным из-за точно отмеренных и очень, к счастью, несовременных ванили и мускуса (сейчас ими пользуются куда грубее, плакатнее). Мне «Синий час» всегда казался довольно веселым, утренним, но сейчас приобрел атмосферу угасшего дня и наставшей ночи, дозволившей небу в последний раз вспыхнуть густой и ровной лазурью. Фирменный и мифический «герлинад» (он же, в устах нелюбителей, «кока-кола») — глубокий, но не темный ванильно-бельзамический аккорд, с цветочными оттенками — на фоне парящих мускусов делает его пронзительно грустным. А еще старомодным и стильным — как сама Королева и ее одеяния, консервативные и минимально подверженные модным веяниям на протяжении десятков лет.
Классическая красота, спокойное достоинство и печаль — что лучше сможет напоминать нам о ней?
«White Rose» Floris — аромат, который Елизавета, по легенде, выбрала для своей свадебной церемонии с герцогом Эдинбургским, Филиппом. Пресса самого разного калибра пишет об этом достаточно уверенно — скорее всего, так оно и было.
Это самый старый из ныне живущих ароматов марки. Официальная дата его рождения — 1800 г. Старше был только «Стефанотис», появившийся на свет в 1786-м, но он сейчас существует только в виде эссенции для ванн.
«Флорис» — древнейший британский парфюмерный дом; он был основан еще в 1730 году и за эту долгую жизнь получил около двадцати патентов «Поставщика королевского двора» от разных монархов. Последние два из них — от королевы Елизаветы в 1971 году (парфюмерия) и принца Уэльского в 1984-м (как водится, принадлежности для бритья).
В 1947 году, когда принцесса Елизавета вышла замуж, и в начале пятидесятых, когда она взошла на престол, она была весной и надеждой нации, которая с трудом оправлялась от тягот войны и послевоенного времени. И в «White Rose» есть эта весна — или даже молодое лето, когда по всей Англии цветут розы. Эти духи — лучшая белая роза на свете, а учитывая, что белых среди розовых ароматов и так немного, это одна из лучших роз вообще.
Именно розой аромат и стартует — она так хороша, что дух захватывает. Свежая, мощная, хрустящая, влажная; кажется, что эта победительная нота — сама чистая роза, но на самом деле ее делают такой великолепной чуть более терпкие гвоздика и пион, плюс холодные, росистые альдегиды. В результате роза получается очень сильной, здоровой — не слишком нежной, не чересчур лиричной. Впрочем, томности более сладких, помадных, восточных роз в ней тоже нет. Она невольно приводит на память выражение «английская роза» — так там называют девушек изящной, но крепкой, неизнеженной и довольно традиционной красоты.
Свежесть «Белая роза» сохраняет очень долго, особенно если погода достаточно прохладная и влажная (совсем как в Эдинбурге, где я попробовал этот аромат впервые и влюбился навек). Лишь со временем он становится более пудровым и одновременно мускусным — из этого млечного облака к розе поднимается комплексный цветочный аккорд, богатством и деликатностью напоминающий герленовский, но не повторяющий его. «White Rose» и «L’Heure Bleue» здесь довольно похожи по характеру, но не генетически. В «Часе» доминируют ирис, фиалка и гелиотроп; в «Розе» ирис с фиалкой тоже есть, но нет гелиотропа, а правит бал роза. «Час» сильнее пахнет именно рассыпчатой пудрой из коробочки; в «Розе» ярче выражена мускусная подложка. «Час» старше, спокойнее; «Роза» моложе, веселее, но аристократизм и «породистость» у них — одинакового градуса.
Эти духи — не печальны. Когда подходит к концу книга, которую мы, читая, успели очень полюбить, нас охватывает грусть, как будто мы сейчас распрощаемся с ней навек, — но это не так.
Теперь она всегда будет с нами, законченная, состоявшаяся — вечная. «Белая роза» — это радостная память о Королеве, в эпоху которой мне повезло прожить почти полвека.
ЭПИЛОГ
Дважды Елизавета II появлялась в смешных телевизионных скетчах — в 2012 году с Джеймсом Бондом и в нынешнем. Этот, последний, стал неожиданным подарком нации к семидесятилетнему юбилею ее правления.
В нем королева пила чай с медвежонком Паддингтоном. Теперь, когда она ушла, это видео выглядит символическим прощанием и финальным приветом внукам и правнукам. И всем нам. Потому что перед лицом такого мифа мы все немножко дети.
https://www.youtube.com/watch?v=y2Pq0h0h-UQ&feature=emb_...