США наказали Саддама как «отвязавшегося шакала»

Ровно 30 лет назад началась операция «Буря в пустыне» – война, ставшая первой сразу в нескольких категориях. Это первая попытка американцев свергнуть Саддама Хусейна. Первая операция Пентагона, против которой не возразил Советский Союз. Первый конфликт, где оказались задействованы объединенные войска НАТО. Но заслужил ли Ирак то испытание, которому его подвергли?

Вторая война США с Ираком в значительно большей степени определяет отношение российских наблюдателей к Саддаму Хусейну, чем первая. Бесстыжее поведение американцев в 2002 году и катастрофические последствия для глобальной безопасности, которые принесла авантюра Буша-младшего, сломали фокус, ввиду чего опальный диктатор представляется тем, кем на самом деле не являлся или являлся только отчасти.

Патриотом, сражающимся с мировым империализмом за свой народ. Арабским аналогом Сталина, не побоявшимся бросить вызов мировому гегемону. Очерненным лидером, при котором «порядок был».

Деятельный вклад в этот имидж внесли до сих пор действующие политики, выступавшие информационными лоббистами иракского режима в РФ: в первую очередь – Владимир Жириновский, в меньшей степени – Геннадий Зюганов. Меж тем реального Хусейна нужно рассматривать как «своего сукина сына» или «боевого цербера» Соединенных Штатов, который однажды отбился от рук и стал кусать хозяина, посчитав себя незаменимым и чуть ли не бессмертным.

По крайней мере, такова оценка Евгения Примакова, а его оценкам нужно верить. Для СССР и России он уникальный в своем роде специалист по Ираку – не только наблюдатель, который был с Хусейном на «ты» с первой половины 1960-х годов, но и непосредственный участник главных международных событий с его участием, включая обе войны.

Именно в качестве «боевого цербера» Америки Хусейн напал на Иран, развязав восьмилетнюю бойню, в которой сгинули от 350 до 700 тысяч человек. Уже за нее одну судить режим Саддама можно максимально строго, ведь не судят только победителей, а для Ирака конфликт закончился катастрофически – позорным бегством и разорением, несмотря на значительную помощь со стороны ЦРУ, Пентагона, Госдепа и министерства финансов США. 

Последовавшее за этим нападение на сочившийся нефтью Кувейт Хусейн рассматривал как бизнес-план по недопущению банкротства. Это был в чистом виде разбой, ставший, помимо прочего, проявлением черной неблагодарности: во время войны с Ираном Кувейт выступал как политический союзник Ирака – кредитовал агрессора и предоставил ему свои порты. 

Делал он это не из любви к Хусейну. Эмир Джабер III – творец «кувейтского экономического чуда» – тоже ориентировался на США, как следствие, был призван Госдепом к борьбе против шиитских аятолл. Кроме того, в Кувейте желали добрососедства с Ираком, поскольку опасались возможного поглощения им на протяжении всей своей суверенной истории. Это не паранойя: точно так же все правители Ирака, получившего независимость на 30 лет раньше, строили планы по объединению с Кувейтом, а для Саддама это и вовсе было одним из лозунгов, с которыми он пришел к власти.

К моменту начала войны Багдад уже признавал Кувейт независимым государством, но нападение на маленький эмират показалось Хусейну ключом к решению всех экономических проблем сразу – от слишком низких цен на нефть до долгов, автоматически списывающихся в связи с убийством кредитора.

При этом, как показали дальнейшие события, на полноценное «историческое воссоединение» Саддам не рассчитывал. Тому же Примакову, находившемуся в статусе спецпосланника Горбачева и пытавшемуся избежать вступления США в войну, он заявил, что остается реалистом и понимает, что сохранить Кувейт на правах обычной иракской провинции ему не позволят. Однако Багдад рассчитывает на то, что за вывод войск ему причитаются бонусы в виде списаний долгов, нефтяных вышек и территориальных уступок.  

Пока шли переговоры, аннексированный Кувейт банально грабили. Мародерство стало обычной практикой иракских войск – в отношении «единокровных» арабов-суннитов армия Хусейна поступала так же, как привыкла поступать с ненавистными шиитами.

Через Примакова президент США Джордж Буш – старший однозначно дал понять Багдаду, что никаких уступок не будет: или безоговорочный вывод иракских войск из Кувейта, или война на иракской территории. В его картине мира, сам факт торга создавал опасный прецедент – примеру Саддама могли последовать другие страны, рассчитывая, что им позволят оставить себе часть награбленного.

При этом речь шла о наглом самоуправстве политика, которого в Белом доме полагали своим наемным ландскхнехтом – и эта наглость возмущала американцев более всего. В СМИ США тех лет, наряду с типовыми рассуждениями о свободе и демократии, можно встретить такие определения Хусейна, как «отвязавшийся шакал».

Применение военной силы против Ирака вплоть до полной деоккупации Кувейта было согласовано Советом Безопасности ООН – СССР не стал возражать ни против этого, ни против первого в истории задействования войск НАТО в военной операции. Правда, роль последних свелась к морской блокаде и прикрытию – американцы все сделали сами, чего Москва тем не менее пыталась избежать. Призвания Саддама к порядку ждали все страны региона, то есть операция США превращалась в своего рода миссию, исполнение которой резко усиливало позиции американцев на Ближнем Востоке.

Именно поэтому Примаков пытался уговорить Хусейна пойти на попятную. Но тот медлил: сперва был уверен, что его, столь полезного союзника, просто не посмеют тронуть, а когда бомбардировки иракских войск в Кувейте уже начались и спецпосланник СССР вернулся в Багдад с повторным предложением, не верил, что американцы решатся перейти к наземной операции. Только риск наступления на Багдад, когда ставки возросли многократно, заставил Саддама одуматься.

Хусейн мог избежать и второй войны – в отличие от первой, заведомо бессмысленной и подлой. Незадолго до ее начала Примаков повторил свою роль и как специальный посланник Владимира Путина привез в Багдад план урегулирования, при выполнении которого администрация Джорджа Буша – младшего готова была отказаться от вторжения в Ирак.

Этот план включал отставку Хусейна, но позволял передать власть ближайшему окружению и впоследствии поставить у руля преемника – младшего сына Кусея. Кроме того, Багдад должен был уничтожить все свое оружие массового поражения в присутствии инспекторов ООН.

Второй пункт может показаться странным: общеизвестно, что ОМП в Ираке так и не нашли, следовательно, уничтожать было нечего. Но дело в том, что химическое оружие у Хусейна все-таки было – он неоднократно применял его против курдов. Что же касается оружия ядерного, Багдад сам создал морок, заставив разведки третьих стран поверить в то, что подобное средство защиты имеется в его арсенале. Изначально этот блеф нужен был для запугивания Ирана, впоследствии – чтобы отвести от себя удар западной коалиции.

Это обстоятельство американцев, впрочем, никак не извиняет – вопрос тут не в том, кто кого обманул, а в том, что убедительных доказательств наличия у Хусейна ОМП не было, следовательно, не было и оснований для удара. Пробирку, которой госсекретарь США Колин Пауэлл тряс на заседании Совбеза ООН незадолго до начала второй войны с Ираком, зачастую трактуют неверно: это был сугубо демагогический прием.

Пауэлл имел в виду, что «одной такой пробирки» с ОМП Хусейну хватит для убийства тысяч людей, а не то, что ОМП в здание Совбеза ООН можно пронести в кармане пиджака.

В сухом остатке Саддам дважды недооценил решимость Вашингтона и переоценил себя, в том числе свои силы и значимость. Заплатить за это пришлось ценой всего – политического наследия режим Хусейна не оставил. Павшего диктатора искренне ненавидят и в Кувейте, и в Иране, и в других странах региона, включая сам Ирак, где власть перешла в руки шиитов (65% населения) и курдов (17%) – при Саддаме дискриминации и преследованиям подвергались и те, и другие.

С некоторыми оговорками его наследием стало террористическое движение ИГИЛ* – организационный и офицерский костяк группировки составили бывшие силовики Хусейна, то есть арабы-сунниты, вдруг осознавшие себя угнетаемым меньшинством. Но война ИГИЛ была проиграна, как и другие войны Саддама, включая все те, которые он начал сам. Так мертвый диктатор оказался более разрушительной угрозой для системы международной безопасности, чем живой, что нехотя признают теперь даже в Америке.

Дмитрий Бавырин