Россия и будущая военно-политическая картина мира

В 2020-х годах фрагментация материкового Китая, а ближе к 2030-м годам – распад Российской Федерации, оставит Евразию в хаосе. Найдутся новые державы, которые перераспределят сферы влияния в этом районе, и в большинстве случаев региональные лидеры сдадутся «без боя». В России Чечня и другие мусульманские регионы, а также Дальний Восток обретут независимость. Финляндия аннексирует Карелию, а Румыния аннексирует Молдову.

Дж. Фридман, американский политолог

Прогнозы и сценарии ВПО обязательны и неизбежны

Всё чаще и чаще делается попытка сформулировать перспективы развития международной обстановки (МО) как основы для формирования возможных сценариев военно-политической обстановки в мире (ВПО). И дело даже не в ответе на традиционный вопрос: «А будет ли война?», а на собственное восприятие будущего мира. Поэтому, даже вполне субъективная попытка оценить наиболее вероятный сценарий МО дедуктивно-логическим методом анализа и прогноза представляет значительный интерес и позволяет из великого множества возможных сценариев развития МО выбирать один-единственный, наиболее вероятный, а уже из него наиболее возможный вариант развития ВПО[1].

Вероятность реализации того или иного (тех или иных) сценария развития ВПО будет зависеть от множества неизвестных до настоящего времени причин как субъективного, так и объективного порядка.

В отличие от предыдущих теоретических и достаточно общих методологических рассуждений, в которых предпринималась попытка обосновать методику анализа и прогноза, в данном случае основной упор делается на прагматической задаче – конкретной оценке и прогнозе наиболее вероятного варианта сценария развития ВПО до 2035 г.[2]

При этом наиболее трудная задача – это формулировка наиболее вероятного сценария (и его вариантов) развития международной обстановки на долгосрочную перспективу. Проблема заключается в том, что даже оценка современной МО в правящих российских кругах (в отличие от оценок большинства представителей правящей элиты США), не говоря уже о стратегическом прогнозе, является очень спорной. Но именно от такой оценки и зависит восприятие современной МО, а тем более представление о её будущем состоянии.

Часть российской правящей элиты[3] («горбачёвцы-соглашатели») считают, что обострение МО связано исключительно с активизацией внешней политики России и не вытекает из каких-либо агрессивных планов Запада.

Другая часть («приспособленцы-конформисты», составляющие большинство, сформированное за последние годы) полагает, что вообще надо отказаться от реального суверенитета во внешней политике, за который приходится платить своими активами, свободой передвижения, удобствами семьи и пр.

Третья часть, активно использующая национальные ресурсы в личных целях, хочет сохранить контроль и суверенитет для того, чтобы по-прежнему пользоваться этими ресурсами. Им нужно государство и власть для того, чтобы использовать максимально национальные богатства, захваченные в период дикой приватизации.

Есть и относительно небольшая часть правящей элиты, справедливо оценивающая развитие современной МО как угрозу государственному суверенитету и национальным интересам, которое может иметь крайне опасное значение для самого существования нации. Собственно говоря, к этой, далеко не самой многочисленной категории элиты обращён предлагаемый анализ и прогноз. Для всей другой российской элиты он просто-напросто не интересен, так как будущее России их по большому счёту уже давно не интересует.

Если анализ современного состояния МО может зависеть от субъективной оценки реалий, основывающейся на существующих фактах и обстоятельствах, то прогноз развития МО, тем более на долгосрочную перспективу, его последствия для развития ВПО и конкретных сценариев стратегической обстановки (СО) и войн, кажутся для большинства ещё более субъективной задачей, невыполнимой для реального политического планирования,– задачей, не имеющей практического решения.

Как пишут по этому поводу авторы известной работы И.М. Попов и М.М. Хамзатов, «любые прогнозы в этой сфере будут обречены на неудачу просто потому, что сам диапазон возможных вариантов чрезвычайно широк – от катастрофического сценария ядерного апокалипсиса до глобального тоталитарного режима мировой империи»[4].

Между тем такие оценки и прогнозы не просто необходимы, они обязательны потому, что именно они лежат в основе важнейших выводов о направлениях развития МО и, как следствие, ВПО, без которых невозможно стратегическое планирование как в социально-экономической, так и в военно-технической областях. Иными словами, хотим мы того или нет, верим мы в прогноз или нет, но делать его всё-таки придётся либо вообще отказаться от идеи стратегического планирования[5]. В действительности именно такие прогнозы не только готовятся, но и широко обсуждаются достаточно регулярно (хотя и редко становятся известными), в том числе и относительно будущего развития тех или иных систем и видов ВВСТ[6] .

Так, например, строительство девяти атомных подводных крейсеров «Ясень М»[7], оснащённых торпедными аппаратами и крылатыми ракетами (КР) разных типов с дальностью в 1000, 4500 и более километров, предполагается до середины 2000-х годов, а служить они будут ещё 40–50 лет.

Очевидно, что при принятии такого дорогостоящего решения (каждая атомная подводная лодка с крылатыми ракетами (ПЛАРК) стоит порядка 50 млрд руб.) исходили из необходимости оценки ВПО и СО на разных театрах военных действий (ТВД), например, для нейтрализации господства АУГ западной коалиции в Мировом океане и особенно вблизи территории Российской Федерации.

В любом случае, прогнозы развития основных сценариев и даже их конкретных вариантов ВПО обязательны и неизбежны как минимум для подготовки ответных действий в отдельных регионах СО и на отдельных ТВД. Они – это особенно важно подчеркнуть – только часть более общих прогнозов развития МО в тех или иных вариантах.

Сценарий развития ВПО как вариант сценария развития МО

Когда идентичность становится проблемой? Когда возникает ощущение, что ты её теряешь...

И. Крастев, болгарский политолог

Анализ и прогноз будущего сценария развития ВПО исходит из метода сценарного прогнозирования[8] , при котором ВПО выступает как часть МО, а отдельный вариант развития ВПО – как часть более общего сценария, который отличается от других сценариев характерными чертами и особенностями, свойственными всем вариантам[9]. В нашем случае, например, Вариант № 3 («Конфликт российской и западной ЛЧЦ») (рис. 1) существующего сценария развития МО предполагает логичное продолжение в будущем (экстраполяцию) этого сценария, который может трансформироваться в варианты (№ 1–3 ВПО) (рис. 2) и соответствующие варианты СО.

В основе самой общей и достаточно формальной и абстрактной логики, а также анализа и прогноза развития и взаимосвязи сценариев МО и ВПО лежит парадигма отношений локальных человеческих цивилизаций[10] (ЛЧЦ)[11], а именно:

– изначально рассматриваются многие (относительно реалистичные) сценарии развития МО, из которых выделяется наиболее вероятный существующий сценарий;

– из этого существующего сценария вычленяются его наиболее вероятные варианты (на рис. 1 это Вариант № 1, Вариант № 2 и Вариант № 3;

– каждый из этих вариантов делится в свою очередь на несколько сценариев (и их вариантов) развития ВПО, а те – на конкретные (как правило, уже существующие либо потенциальные) сценарии развития СО, войн и конфликтов.

Рис. 1. Базовая модель будущего развития вариантов МО и их конкретизации в отдельных вариантах развития ВПО

Таким образом, мы изначально сознательно ограничиваем количество сценариев МО тремя сценариями (конфликта между крупнейшими в современный период с военно-политической точки зрения ЛЧЦ) и поэтому вычленяем всего лишь девять вариантов развития ВПО. Эти три базовых сценария МО исходят из единственного в реальности существующего в настоящее время сценария развития МО глобального уровня.

Исходя из этой логики и последовательности, очевидна определённая изначально ограниченность такого подхода даже с точки зрения оценки современного состояния МО (которое, как уже говорилось выше, может оцениваться разными элитными слоями по-разному): естественно, что как количество самих будущих сценариев МО, так и их вариантов может быть значительно больше (нередко описывают десятки потенциальных и несколько вероятных сценариев развития МО), но для общей картины, описывающей данную логику рассуждений, отражённой на рис. 1, было вполне достаточно.

Рис. 2. Развитие сценариев ВПО и их вариантов в «переходный период» (2010–2025 гг.)

Нет особой нужды спорить о бесконечном числе возможных и даже вероятных сценариев развития человечества, ЛЧЦ и МО. В конечном счёте нужно несколько вариантов одного и того же (существующего) сценария развития МО, который условно можно разделить на три варианта: Вариант № 1, Вариант № 2 и Вариант № 3 по принципу нарастающего противоборства между основными субъектами МО – локальными человеческими цивилизациями и их военно-политическими коалициями.

Однако для анализа и прогноза будущих сценариев развития ВПО и их конкретных вариантов такой подход является слишком общим. Поэтому необходимо иметь в виду как существенно большее количество вероятных сценариев развития глобальной МО (а не только указанный, наиболее вероятный, единственный сценарий «развития конфликта МО»), так и значительно большее разнообразие их вариантов в развитии ВПО и особенно большую детализацию самого «нижнего уровня» – состояний СО в отдельных регионах, на отдельных ТВД, а также оценки ведущихся и потенциальных конфликтов и войн.

Прежде всего необходимо принять во внимание или отмести как нереальные возможные сценарии самого «верхнего уровня» отношений между ЛЧЦ и центрами силы:

– сценарии относительно мирного сосуществования разных ЛЧЦ, центров силы и коалиций (которые не рассматриваются в данном случае вообще как нереальные);

 – сценарии возможных коалиций центров силы «второго эшелона» и менее значительных ЛЧЦ (например, индийской, западноевропейской, латиноамериканской, африканской или иных ЛЧЦ), которые могут формироваться по примеру западной военно-политической коалиции не только по цивилизационному, но и политическому принципу, но пока что ещё не стали актуальной проблемой;

– опережающего развития некоторых ЛЧЦ и центров силы (например, исламской или индийской), которые при положительных внешних условиях в среднесрочной перспективе могут создать конкуренцию остальным ЛЧЦ и т. д.

Каждый из подобных сценариев развития МО имеет (по аналогии с предлагаемым единственным сценарием) как минимум 2–3 сценария (варианта) развития ВПО и множество вариантов развития СО, войн и конфликтов[12] . В задачу данной работы не входит анализ всех этих сценариев и их вариантов, требующий огромных дополнительных ресурсов и усилий, а преследуются достаточно ограниченные цели – продемонстрировать логику, алгоритм и последовательность анализа и прогноза конкретного сценария развития ВПО в одном или нескольких его вариантах, когда сознательно рассматриваются только три варианта развития одного (конфронтационного) сценария МО и вытекающих из них девяти вариантов развития ВПО.

Существенной особенностью анализа, построенного на методе дедукции развития МО, является последующая конкретизация, которая происходит во всех его составных частях и на всех этапах, т. е. индукция. На рис. 1 «Базовой модели», например, только обозначены весьма лаконично различные конкретные варианты развития СО, войн и конфликтов, которые обязательно необходимо иметь в виду, анализируя и прогнозируя тот или иной вариант развития ВПО, отражающих и формирующих их «особенности». В целом таких особенностей – СО, войн и конфликтов в какой-либо период насчитываются тысячи, причём действующих (ведущихся войн, «замороженных» конфликтов и т. п.) – сотни.

Так, рассматривая глобальное состояние ВПО применительно к России, необходимо учитывать не только факторы именно глобального противоборства, но и состояние СО на Северном Кавказе, в Закавказье, на востоке и юге Украины, в Прибалтике, Белоруссии, районе российско-норвежской границы, Арктике, на востоке России и в Средиземноморье и т. д. Без такой конкретики о развитии сценария ВПО в целом, а тем более в одном из его вариантов, говорить бессмысленно.

Наконец, важное значение имеет принципиальное определение авторского подхода к стратегическому прогнозу. В данном случае автор исходит из своей (субъективной) оценки современного состояния МО, которая берётся за основу будущего основного (базового сценария) развития. Учитывая необходимость стратегического прогноза (обозначенную на рис. 1 как блок «Наиболее вероятный будущий сценарий развития МО»), эти варианты сценариев МО и ВПО экстраполируются на среднесрочную и долгосрочную перспективу. Соблюдается аналогия с анализом современного состояния сценариев развития и их вариантов МО и ВПО. Таким образом, в итоге получается стратегический прогноз одного, базового (наиболее вероятного, конфликтного) сценария развития МО в его трёх вариантах, каждый из которых, в свою очередь, рассматривается в трёх вариантах развития ВПО[13] , т. е. всего девять вариантов развития ВПО и десятки вариантов развития СО, войн и конфликтов.

Такое явное упрощение анализа и прогноза допустимо, так как прикладное значение анализа и прогноза ВПО требует анализа и прогноза значительно большего количества сценариев, их вариантов, а тем более состояний (СО, войн и конфликтов, которых ежегодно происходит фактически в мире порядка 50, а в латентной форме – более 150–200).

Очевидно, что не только в социально-экономической, но и в военно-стратегической и военно-технической области отказаться от анализа и долгосрочного прогноза развития ВПО невозможно: к сожалению, все концепции социально-экономического развития России начиная с 2008 г. не учитывали внешние условия (такие попытки были в связи с прогнозами цен на нефть), что серьёзно, а самое главное негативно сказалось на всех проектах реализации тех или иных планов и идей – от Стратегии национальной безопасности до бюджета на три года и других документов.

Простой аргумент: в настоящее время в России строятся десятки производств стоимостью более 100 млрд руб., которые (будучи построены через несколько лет) должны производить на экспорт миллионы тонн продукции в течение последующих десятилетий.

Не окончено строительство и «Северного потока – 2», который тоже зависит от внешних условий.

В этой связи неизбежно возникает естественный вопрос: в каких внешних условиях будут работать эти производства и для каких рынков?

Какие средства обеспечения безопасности этих объектов потребуются?

В каких военно-политических условиях?

Примерно те же вопросы возникают в связи с созданием новых типов и систем вооружений, жизненный цикл которых – от стадий НИР и ОКР до модернизаций в войсках, как показывает практика, может занимать несколько десятков лет, а на флоте даже 50–70 лет.

Иными словами, прогнозирование конкретных прикладных вариантов развития ВПО – не просто необходима, но и обязательна. В любом случае и при любых обстоятельствах. Без представления о будущем состоянии ВПО, возможности и характере военного конфликта общество и государство существовать не могут, несмотря на огромные трудности и возможности ошибок при прогнозировании.

Дальнейший анализ и прогноз развития ВПО предполагает выделение одного из трёх вариантов развития ВПО, которые в предложенной схеме достаточно обще назывались Вариантами № 1–3 развития ВПО. Один из этих вариантов развития ВПО при дальнейшей конкретизации был обозначен в качестве сценария усиления военно-силового противоборства (рис. 2), который сформировался в 2010–2014 гг. при администрации Б. Обамы в Варианте № 2 («Политика санкций») (рис. 2), просуществовавшем до прихода к власти Д. Трампа.

При Д. Трампе этот «санкционный» вариант трансформировался в три новых, синтезированных варианта, которые отчётливо делятся на относительно самостоятельные варианты, используемые Д. Трампом в зависимости от обстоятельств: Вариант № 1 (старый вариант политики «силового принуждения»), Вариант № 2 (ещё более старый вариант времён холодной войны «Усиление военно-силового давления») и Вариант № 3 (стимулирования «Военных конфликтов») (рис. 2).

Переход к этим вариантам при Д. Трампе произошёл в период 2016–2020 гг., однако – это важно подчеркнуть – эти варианты находятся в рамках общей парадигмы сценария развития ВПО, существовавшего при Б. Обаме, т. е. были его тактическими вариантами. Детали этих вариантов были порой существенны, но не выходили за рамки общего сценария.

Как видно из рис. 2, среднесрочный прогноз развития сценариев ВПО на период 2021–2025 гг. предполагает, что в этом периоде будет преимущественно развиваться Вариант № 2 сценария «Усиление военно-силового давления» на Россию, который может быть разделён, в свою очередь, на три варианта – «оптимистический», «реалистический» и «пессимистический», каждый из которых станет всего лишь конкретизацией на тот или иной период времени в зависимости от внутриполитических и внешнеполитических условий одного, базового сценария, получившего название Вариант № 2 – «Усиление военно-силового давления» (рис. 2). Его отличие от аналогичного сценария Б. Обамы незначительно. Если Б. Обама пытался сохранить морально-политическое лидерство США, будучи готов даже платить за это, то Д. Трамп будет добиваться того же, ослабляя своих противников, союзников и партнёров, заставляя их платить за лидерство США в коалиции и ЛЧЦ. Отличие Д. Трампа в реализации этого сценария в целом сводится к акцентам:

– на развитии преимуществ для США;

– создании трудностей для России;

– сохранении контроля над военной эскалацией и не допущение повышения рисков глобальных военных конфликтов.

Взаимосвязь сценариев развития МО и ВПО: недооценённые группы современных факторов

Сомневаюсь, что ОМП было главной причиной (вторжения в Ирак. – Авт.). И всё-таки официально США утверждали, что причиной была именно разработка Ираком ОМП.

Дж. Тенет, бывший директор ЦРУ

В разные периоды развития человечества самые различные факторы по-разному влияли на формирование МО и, как следствие, ВПО. В целом формирование МО и ВПО, как уже говорилось, происходит под влиянием как минимум нескольких групп факторов, недооценка которых (а тем более исключение из списка) может привести неизбежно к искажённым представлениям о состоянии МО и ВПО. В свою очередь, сами эти группы состоят из сотен и тысяч факторов, субъектов и тенденций, причём порой имеющих разнонаправленный характер. Поэтому состояние МО и ВПО – производное от состояния и взаимоотношения всех этих факторов, субъектов, акторов и тенденций. В реальности проанализировать это состояние возможно только с помощью очень продвинутого искусственного интеллекта (ИИ) и при помощи больших баз данных (ББД), но и в этом случае учесть огромное влияние субъективных факторов, так или иначе, будет крайне трудно, если вообще возможно. Тем не менее, с каждым годом возможности увеличиваются и результаты становятся заметнее.

Именно поэтому необходимы границы анализа и вычленение наиболее важных и влиятельных факторов, формирующих современную МО и ВПО. В данном случае прикладная и конкретная цель – выделить наиболее вероятный сценарий развития МО в настоящее время и на перспективу, а также вытекающие из него конкретные варианты сценариев развития ВПО. По большому счёту можно просто попытаться назвать эти сценарии ВПО и их варианты развития, не аргументируя их и не обосновывая, просто ссылаясь на «экспертный уровень» и интуицию.

Но гораздо продуктивнее представляется попытаться выстроить некую логику рассуждений для того, чтобы уменьшить вероятность (и без того высокую) ошибки. Сделать это возможно, если взять за основу существующую парадигму развития МО в качестве модели противоборства локальных человеческих цивилизаций. Подобный поход, по С. Хантингтону, к анализу МО «обеспечивает довольно простую и ясную систему понимания мира, позволяет определить узловые моменты многочисленных конфликтов и предсказать возможные пути развития будущего, а также даёт ориентиры политикам. Эта схема также включает в себя элементы других парадигм...»[14].

В частности, для выбора наиболее вероятного пути развития МО подходит более всего сценарий межцивилизационного противоборства, реализуемый в его трёх, наиболее вероятных вариантах развития МО на среднесрочную и долгосрочную перспективу, которые положены в основу данной исходной модели МО и последующих вариантов ВПО:

– противоборства западной и китайской ЛЧЦ (Вариант № 1);

– противоборства западной и российской ЛЧЦ (Вариант № 2);

– противоборства западной и исламской ЛЧЦ (Вариант № 3).

Осуществление одного из этих вариантов сценария (Варианта № 2 – российско-западного противоборства) особенно активно началось после 2014 г., хотя и существовало всегда и, конечно, не прекращалось даже с исчезновением СССР и ОВД, активизировавшись во время кавказских войн; другого (Варианта № 1 – противоборство КНР – США) – после 2016 г., а противоборство исламской и западной ЛЧЦ (Вариант № 3) активно развивалось все последние два десятилетия и было реализовано в многочисленных конкретных сценариях развития СО, войнах и военных конфликтах – от Афганистана, Судана, Ливии и Ирака до Сирии.

В мире и, соответственно, в МО и ВПО происходит медленная «деполяризация» между ЛЧЦ, центрами силы и ведущими государствами-лидерами.

Даже не самый глубокий исследователь ВПО А. Лукин из ВШЭ заметил, что 5 июня 2019 г. лидеры России и Китая подписали совместное заявление о том, что всеобъемлющее партнёрство и стратегическое взаимодействие между двумя странами вступают в новую эпоху.

Как в самом документе, так и в большинстве официальных комментариев ни о каких качественных сдвигах речи не идёт. В них в основном суммируются достижения и сообщается, что работа на всех направлениях будет продолжена. Но дело вовсе не в углублении старых тенденций, а в некоторых совершенно новых факторах, которые стали действовать для России с 2014 г., когда она пошла на серьёзную конфронтацию с Западом, а для Китая – с 2016 г., когда США начали против него торговую войну[15].

А. В. Лукин считает, что «обе страны окончательно осознали невозможность вписаться на равных условиях в международную систему, в которой доминируют Соединённые Штаты и их западные союзники. До 2014 г. Москва всегда шла на уступки (это в Северной Осетии-то?! – Авт.), надеясь сохранить конструктивные отношения с Западом, который, приняв эти уступки за слабость, продолжал двигать военную инфраструктуру всё ближе к российским границам. Когда же Запад поддержал переворот на Украине, в результате которого к власти в Киеве пришли радикально настроенные антироссийские националисты, в Москве решили, что настало время дать решительный отпор»[16].

В данном случае мнение А.В. Лукина подтверждает, что он, как и его отец, В.П. Лукин, и все сторонники М. С. Горбачёва и Б. Н. Ельцина, были почему-то уверены, что Запад изначально исходил из намерений развивать взаимовыгодные и равноправные отношения, чего, конечно же, никогда не было. Никогда и не могло быть. Думать иначе – иллюзия либо преступление, за которое, кстати, так никто и не ответил.

Такой же иллюзией являются и дальнейшие рассуждения А.В. Лукина: «Для Китая поворотным моментом стал приход к власти Дональда Трампа, который увидел в Пекине основного соперника на международной арене и развязал против него торговую войну. Хотя этот политический поворот долго готовился и фактически уже начался при Бараке Обаме, китайских экспертов и руководство страны он застал врасплох, так как до этого стратегия экономического развития Китая основывалась на западных теориях неизбежности глобализации и создания всемирной либеральной экономической системы, от распространения которой выигрывали и США, и КНР. В Пекине не хотели верить в то, что ради достижения геополитических целей по сдерживанию Китая Вашингтон пойдёт на меры, вредные для собственной экономики»[17].

По Лукину, получается, что китайские политики и эксперты – наивные, малоопытные люди, которые ошиблись в намерениях США. Это, конечно, очевидная глупость. Китайское политическое руководство обладает огромным опытом и ресурсами и знаниями, чтобы не повторять ошибок Горбачёва (которые они, кстати, тщательно изучали).

Такие же «наивно-примитивные» ошибки А.В. Лукина и при оценке политики Китая в отношении США.

Он пишет, в частности, что «в администрации Трампа решили, что Китай необходимо сдерживать любыми средствами, даже ценой экономических потерь, в противном случае тот может воспользоваться американскими технологиями, чтобы обойти Соединённые Штаты сначала в экономике, а затем и по политическому влиянию в мире. В Пекине неожиданная атака Трампа вызвала недоумение и дискуссии о возможной реакции. Были сторонники жёсткого ответа и те, кто говорил о необходимости значительных уступок. Однако в целом возобладало мнение, что конфликт принял затяжной характер и нужно готовиться к худшему. Пекин не отказывается от переговоров и надеется заключить с Вашингтоном сделку, которая, по крайней мере, даст передышку для перестройки экономики в сторону меньшей зависимости от экспорта в США и союзные им государства и от их технологий»[18].

А.В. Лукин, как и многие другие воспитанники школы международников времён перестройки, очевидно, не захотели увидеть то, что никогда не исчезало – противоречия национально-государственных и цивилизационных интересов, лежащих в основе формирования современной МО. Но не только они. То же самое произошло и на Западе, когда США существенно недооценили значение цивилизационной и когнитивно-информационной групп факторов влияния на формирование МО, например, в Ираке. В результате военная операция, принёсшая успех западной коалиции, превратилась в политическое поражение. Как отметил один сотрудник ЦРУ, «мы во всём ошиблись»[19] (надо отдать должное ЦРУ, ошиблись больше всего в СНБ и Белом доме, а не в агентстве.– Авт.). В самом общем виде эти оценки, по признанию американских экспертов (ЦРУ, Госдепа и ряда СМИ.– Авт.), которые были вынуждены подчиниться политической воле, сводились к:

– недооценке желания народов Ираке строить самостоятельное государство, а не удалённую провинцию США, к чему стремились многие в Вашингтоне;

– созданию политического и организационного вакуума, который быстро заполнился «Аль-Каидой»[20] и подобными организациями;

– игнорированию потребностей и нужд представителей армии и элиты, политикой массовой «дебаасизации» (изгнания любых представителей прежней элиты, включая, например, учителей);

– отказу от сотрудничества с представителями правящей элиты и общества Ирака;

– созданию условий для антиамериканского (девятнадцатого со времени вторжения СССР в Афганистан) масштабного джихада;

– попытке заменить политические средства стабилизации и экономические средства восстановления экономики военными средствами и др.

Иными словами, в США, и прежде всего в администрации президента, СНБ и Пентагоне произошла катастрофическая недооценка невоенных факторов формирования ВПО, связанных в первую очередь с когнитивно-информационными и цивилизационными особенностями региона и Ирака.

Если исходить из того, что первичными характеристиками ВПО должны быть, во-первых, характеристики состояния факторов (субъектов, акторов, тенденций), формирующих ВПО, а во-вторых, отношений между этими факторами, точнее группами факторов. Причём как первое, так и второе является производным от состояния международной обстановки, т. е., по сути, предопределено состоянием МО.

Иными словами, ВПО – часть МО, как правило, важнейшая, но не единственная: другие группы факторов, формирующих МО, имеют косвенное или даже второстепенное значение для ВПО. Так, например, есть такие факторы МО, как: финансовые институты, а также институты, имеющие историческое, духовное и цивилизационное значение, формирующие современное когнитивно-информационное пространство, состояние культуры и образования, которые внешне, непосредственно не влияют на ВПО.

Однако их косвенное, порой даже второстепенное влияние, тем не менее имеет возрастающее значение на ВПО, и его обязательно следует учитывать. Пример с Ираком – показателен.

В этой стране США сознательно уничтожили всю общественно-политическую систему и её институты – партию БААС, армию, разведку, органы государственного и местного управления, насадив вместо них органы «имперского управления», что в конечном счёте привело к восстанию, которого могло и не быть.

Типичный пример такого «цивилизационного и когнитивного диссонанса» – создание вооружённых сил Ирака, которое осуществлялось по американской модели набора в ополчение («снизу вверх»), тогда как в арабских странах можно успешно создавать вооружённые силы только «сверху вниз» – от популярного и авторитетного военачальника к его окружению (штабам и командирам). Всё строится на личных отношениях уважения и доверия. Только в этом случае удалось бы восстановить важнейший из институтов арабского государства.

В то же самое время становится всё очевиднее, как собственно военные и военно-политические факторы оказывают влияние на формирование МО. Это влияние, как правило, не прямое, а косвенное, нередко сказывается не сразу, а постепенно.

Так, позитивные изменения в ВПО для СССР в 1943 г. (особенно после ряда успешных операций лета 1943 г.) сказались уже к зиме 1944 г. на состоянии МО, в частности, снижении способности Италии[21] и Финляндии[22] к активным действиям против антигитлеровской коалиции и решении союзных стран о высадке в Нормандии.

Кроме того, принципиальное значение имеет изменение состояния и перспектив развития ВПО для политики и Стратегии национальной безопасности России, вытекающих из этой стратегии основополагающих положений социально-экономического развития страны, концепции её внешней политики, военной доктрины и других – концептуальных и нормативных – документов[23]. Иными словами, изменение ВПО оказывает прямое и существенное влияние на стратегию развития страны.

Особенно наглядно это было видно в 30-е годы ХХ в. в СССР, когда все планы развития были посвящены, по сути, подготовке к войне, которая рассматривалась как неизбежная. Они определяли не только приоритетные направления экономического и промышленного развития, но и внутриполитические приоритеты, нормы и условия работы и отдыха, образование, культуры и науки.

Значение цивилизационных факторов для формирования МО и ВПО не просто огромно, но иногда и решающее, что далеко не всегда учитывается именно в силу субъективности доминирующих политических решений.

Именно недооценка цивилизационных факторов, конкретизировавшихся прежде всего в антиамериканском настроении в обществе, радикально-религиозных и религиозно-социальных аспектов, привело к политическому поражению США в Ираке, их неспособности создать эффективный проамериканский режим в стране.

Следует отметить, что эти закономерности взаимосвязей формирования МО и ВПО имеют достаточно универсальный исторический характер. На всём протяжении человеческой истории формирование локальных человеческих цивилизаций и отношений между ними, создание цивилизационных и межцивилизационных центров силы и коалиций вело к формированию соответствующей военно-политической обстановки – в Азии, Средиземноморье, Африке, а позже – Европе.

Очень наглядно эта тенденция проявилась в развитии МО (с последующим формированием ВПО) на примере эволюции развития монголо-татарской ЛЧЦ[24]. Создание огромной империи и находящейся во многом под её влиянием уникальной глобальной МО (охватывающей Китай, большую часть России, Центральную и Южную Азию, значительную часть Европы и часть Африки) привело к формированию не менее уникальной глобальной ВПО, которая конкретизировалась в региональных ВПО и СО, войнах и военных конфликтах.

Иными словами, формирование региональных ВПО (например, на Руси или в Египте) шло вслед за созданием глобальной МО империи монголов, а войны и конфликты имели частный, второстепенный характер: в тех случаях (очень редких), когда монголо-татарские орды терпели поражение, они мало значили для всего процесса.

Современная политическая логика США исходит из таких же цивилизационных норм: создание универсальной однополярной глобальной системы МО, установление «универсальных норм и правил», учреждение «правильных» норм и систем ВПО (дестабилизация «неправильных» режимов, как в Ираке, Сирии, Ливии и т. д., наказания «оппортунистических» и пр. субъектов и акторов).

По этому пути шли практически все остальные государства, например, небольшое Московское княжество, которое через 200 лет превратилось в Московское государство, а ещё через 200 лет в империю.

По этому же пути шла Англия, превратившись в Великобританию, а затем в Британ?