Уральская мистерия: кто собрал триптих нерепертуарных опер ХХ века
Впервые в России поставили «Греческих пассионов» — оперу чешского композитора Богуслава Мартину, созданную по роману грека Никоса Казандакиса «Христа распинают вновь». После «Сатьяграхи» Филипа Гласса и «Пассажирки» Моисея Вайнберга эта премьера стала логическим финалом оперного триптиха на тему духовных поисков человечества в ХХ веке, инициированного директором театра Андреем Шишкиным. В составе десанта журналистов на Урал слетала и музыкальный критик «БИЗНЕС Online» Елена Черемных.
ПРОСВЕТИТЕЛЬСТВО ВМЕСТО «ОСКОРБЛЕННОСТИ»
Спектакль сделан теми же, кто ставил в Екатеринбурге оперы Гласса и Вайнберга – американским режиссером Тадеушем Штрассбергером и словацким дирижером Оливером фон Донаньи (только что получил «Золотую маску» за работу в опере «Пассажирка»). Тема духовного совершенствования, манифестированная в «Сатьяграхе» идеей Махатмы Ганди о ненасильственном сопротивлении злу, а в «Пассажирке» заряженная пафосом «правды памяти» о жертвах фашизма, в «Греческих пассионах» непосредственно упирается в последний путь Христа. «Пассионы» или «Страсти Христовы» – часть евангелия, повествующая о последних трех сутках земной жизни Спасителя.
Ступая на довольно опасную, в России и вовсе чреватую «оскорбленными чувствами верующих» территорию христианской оперы-притчи, руководство екатеринбургского театра дальновидно заручилось человеческой поддержкой и конфесииональным консультированием одного из местных иерархов – отца Вениамина. По пылкости возраста и, очевидно, неиспорченности должностью, священник оказал не только деятельную поддержку постановке, но и воспел ее как «важное, примирительное для людей» предприятие, которое он сам охотно будет рекомендовать своим прихожанам.
В регионально уральском, как впрочем, и в общероссийском актуальном контексте премьера «Греческих пассионов» видится важным, по-своему бесценным продолжением опыта, начатого в Перми постановкой хоровой оперы-мистерии Сantos (за нее на последней «Золотой маске» ансамбль авторов и исполнителей во главе с Теодором Курентзисом получил спецприз жюри музыкального театра, а автор музыки Алексей Сюмак – еще и «Маску» в номинации «современный композитор»). Но если ритуал пермского спектакля-мистерии сосредоточен на идее «отмаливания» поэзии американца Эзры Паунда, в чьей гражданской позиции и художественном значении было много трагических несоответствий, которые сообщают современной памяти о нем громадный человеческий объем, то в Екатеринбурге – кто бы мог подумать?! – гению и безумцу Паунду отважились найти в некотором роде греческого двойника.
Писатель Никос Казандакис, автор романа «Христа распинают вновь» прожил показательную — в смысле радикально совершенствуемой жизненной позиции — судьбу. В начале биографии ему светило ватиканское будущее (от перехода в католичество 14-летнего монастырского «вундеркинда» удержал строгий отец). Затем Казандакиса качнуло в юриспруденцию. Далее – в греческий национализм. Оттуда — в коммунизм: советский опыт мыслился им после визита в СССР в 1925 году самым радикальным социальным экспериментом современности. Уже затем повзрослевшему философу и страстному созерцателю жизни открылся горизонт христианства, — открылся не в качестве религии даже, а чем-то вроде единственно приемлемой гражданской позиции. В нее он и уверовал до конца дней своих. Казандакис умер в 1957 году, когда Богуслав Мартину уже вовсю писал по его роману свою оперу-притчу «Греческие пассионы».
О ЧЕМ ОПЕРА «ГРЕЧЕСКИЕ ПАССИОНЫ»?
Сюжет оперы рассказывает о неявном расколе среди жителей греческой деревушки Ликовриси во время греко-турецкой войны 1919-1922 годов. Наделенные светски-религиозной властью Староста и Отец Григорий рекрутируют для традиционной пасхальной мистерии в сельской общине странноватого, не от мира сего пастуха Манольоса (Христос), гулящую красотку Катерину (Магдалина), крестьян (пять апостолов) и трусливого тугодума Панайта (Иуда). В ролевые напутствия каждому «актеру» сельские власти вкладывают изрядную долю лицемерия и словесной гадости, которые бикфордовым шнуром тлеют, взрываясь с появлением в деревне нуждающихся в помощи беженцев. И вот одни христиане готовят показательное представление о Христе, не стесняясь отказать в помощи ближним, таким же христианам. Беженцы, предводительствуемые пастырем Фотием, под молитву Kyrie Eleison уходят на гору Саракина. Тем временем в деревне, как ни в чем не бывал опараллельно идет подготовка к пасхальной мистерии и... сельской свадьбе.
В многослойной полифонической структуре «Греческих пассионов» источником динамики является постоянный и очень жесткий монтаж якобы реальности с якобы репетируемым мистериальным театром. Однако, на фоне всех этих «якобы», пока картину благополучия одних взрывают эпизоды бесприютности других, с отдельными участниками сельской жизни происходят разные события. Невеста пастуха Манольоса находит другого жениха. А сам он, познав соблазн влечения к блуднице Катерине/Магдалине и вдруг сокрушенный стыдом, испытывает духовное перерождение. Крест свой – огромный и тяжкий – Христос-пастух несет добровольно, но взойти на него не успевает: убит кинжалом Иуды.
Сценография и свет Штрассбергера работают на нюансах исторической картинки с вкраплениями документальности. Сцены в таверне, как и сельская свадьба, играются на фоне задника, где защищенному мирку селян приятно отзываются черно-белые фотокадры горной местности и желтовато-огненных православных икон. Не слишком броско и не всегда внятно эту «реальность» переключают в параллельный ей мир евангельских откровений с мизансценами, словно подсмотренными у мировой живописи.
Вот где-то на горизонте фотографического кадра, кажется, видишь реку Иордан. Вот Манольос рассказывает историю про монаха, словно сойдя с картины Николая Ге «Иисус в Гефсиманском саду», и в пространственной отрешенности художественного образа начинает копиться невероятная внутренняя энергия его монолога. Автор костюмов Кевин Найт сильнее «выстрелил» бы современными одеяниями персонажей, если бы не сознавал всей опасности такого решения «в лоб» (вспомним трагическую историю новосибирского «Тангейзера», где талантливый перенос действия вагнеровской оперы в наши дни оказался чреват судебным иском к авторам постановки и потерей директорской должности отважным руководителем Новосибирской оперы Борисом Мездричем).
По большому счету никакого урона просветительски-ознакомительному делу екатеринбуржцев, впервые в России взявшихся за «Греческие пассионы» (после Цюрихской оперы и Метрополитен–опера), традиционализм постановки не нанес. Крестьяне — в народных одеждах, беженцы — в условно-евангельской ветоши, герои пасхальной мистерии – в библейском. Узнаваемость персонажей порой работала хорошей подсказкой, своеобычным мостиком для понимания. Сцена в таверне перекликалась со знаменитой сценой в Корчме из оперы Мусоргского «Борис Годунов». В хоре беженцев только безухий бы на расслышал отголоска «Хлеба, хлеба дай голодным!» из того же Мусоргского. А выход беженцев из-за кулис с католической молитвой Kyrie Eleison («Господи помилуй») отдавал сценическим цитированием современных молебнов пермского хора мusicAeterna: молебны эти с прошлого лета хорошо запомнились публике не только Дягилевского, но и Зальцбургского фестивалей.
КАКУЮ МУЗЫКУ НАПИСАЛ БОГУСЛАВ МАРТИНУ?
Социофоб и, одновременно, гражданин мира (после Чехии композитор долго жил в Париже, после прихода нацистов уехал в Америку, а после перехода Чехии в социалистический лагерь, не пожелав туда возвращаться, существовал между Америкой, Францией и Швейцарией) не самый гениальный, но и не самый случайный в музыке человек, Богуслав Мартину насытил «Греческие пассионы» тем, что сегодня правильнее было бы назвать «оперным изводом worldmusic». Славянски-напевное и симфонически-терпкое, фольклорное и драматическое, церковное и светское переливаются в «Пассионах», то собираясь в пучок, то снова рассеиваясь по партитуре. Пожалуй, не самое заметное, но очень важное, что сделал Мартину для большой истории музыки — это разгерметизировал ораториальную форму «Страстей» («Страсти», как известно, писали многие композиторы, включая Баха, но никто из них не отважился вывести сакральный жанр в пространство сакральной оперы на якобы деревенскую тему).
В оркестре слышен аккордеон, а где-то – орган. Много диалогов с текстами, произносимыми, но не поющимися, отдаленно напоминают оперные зингшпили XVIII века. В отличие от тотального театра той же «Волшебной флейты» Моцарта, с метафорически зашифрованными в ней образами добра и зла, мудрости и распутства, испытания на пути к счастью и обретения счастья, в опере Мартину все время бьет током документальности. И это растворяет подразумеваемую условность, «невзаправдашность» оперного представления страшноватой и актуальной мыслью «Христос среди нас, как и Иуда, и фарисеи, и первосвященники...». Имеющие уши — да услышат. Имеющие глаза – да увидят. У Мартину это был еще не Эзопов язык, но в наше время — это уже Эзопов язык, хотим мы того или нет.
Главное, за что сегодня надо ценить «Греческие пассионы», за идею повторяемости предательств и неповторимости личного отторжения таковых. Идея эта парадоксальным образом допускает дистанцированность постановщиков от реальности, но совершенно не допускает исполнительской неискренности и фальши. И певцы екатеринбургской оперы с задачей справляются «на отлично». Хамоватому лицемерию отца Григория (Александр Краснов) противостоит мужественное страдальчество отца Фотия (Михаил Коробейников). Шалым провокациям Катерины/Магдалины (прекрасная работа Натальи Карловой) резонирует лирическая острота Ленью, несчастливой невесты Манольоса (Ольга Тенякова). И конечно, не будь у театра такого Христа, какого честно спел и сыграл Евгений Крюков, говорить о «Пассионах», как о состоявшемся событии, было бы труднее.
Сейчас, когда триптих раритетных опер ХХ века собран в Екатеринбурге целиком, директора театра Андрея Шишкина можно поздравить с работой, которая, начавшись в 2012 году замыслом оперы «Сатьяграха» и отняв 6 лет его жизни, нынче добавила аргументов в пользу так называемых нерепертуарных опер и якобы не востребованного российским слушателем мирового наследия ХХ века. И наследие востребовано, и нерепертуарные оперы необходимы, если они собраны с мыслью сделать людей лучше или хотя бы настроить их на выбор пути. Выбор в Екатеринбурге теперь можно извлекать из целой тройчатки опер на тему биографий индийского непротивленца Махатмы Ганди («Сатьяграха»), узницы концлагеря Зофьи Посмыш («Пассажирка») и Христа в образе греческого пастуха Манольоса («Греческие пассионы»). Кому это важно – на Урал, в Екатеринбург.
Фото: ©Ольга Керелюк, пресс-служба Екатеринбургского театра оперы и балета