Новая Газета: «Вся Россия без суда. Вся она сидит в тюрьме». Автобиография Сергея Фомина

Среди историй фигурантов «московского дела» случай Сергея Фомина — один из самых необычных. Будучи волонтером штаба Любови Соболь во время предвыборной кампании, 36-летний предприниматель Фомин лично собирал подписи за ее выдвижение. Когда их не приняли, возмутился и вышел вместе с тысячами москвичей на улицу. 27 июля вместе с другими демонстрантами он был на Тверской, у здания мэрии, но до вечера протестовать не остался. Встретил свою двоюродную сестру Ольгу и друга Дмитрия, которые гуляли по центру с годовалым ребенком. Все вместе уехали домой есть арбуз.

Из-за пропагандистского ролика, где Фомин якобы берет младенца на руки, чтобы пройти сквозь оцепление силовиков, его обвинили в участии в «массовых беспорядках» и объявили в федеральный розыск. После того, как прокуратура потребовала лишить пару родительских прав, Сергей добровольно сдался властям.

«Дело 212» развалилось еще в конце сентября: предпоследнего обвиняемого только по этой статье Алексея Миняйло отпустили три месяца назад. О том, как он стал единственным участником «массовых беспорядков», о работе пропаганды и общественном мнении недавно освободившийся Сергей Фомин рассказал в интервью «Новой газете».

— Пока вы были под домашним арестом, я успела поговорить со многими из ваших друзей и близких. Я делала запрос и на интервью с вами, по примеру НТВ, но мне [руководитель следственной группы дела по «массовым беспорядкам»] Рустам Габдулин не ответил. Всех, с кем я говорила, спрашивала, интересовались ли вы до этого лета политикой. Все, от родителей до недавних знакомых, отвечали: нет. Расскажете?

— Я не понимал, что происходит в стране вообще, если честно. Мне не нравился Путин года с 2007-го, но это все было эстетическое неприятие. Я видел, что все перед ним преклоняются. А я вырос на американских фильмах, западной литературе. Ездил пару раз в Европу, был в Америке. Почему-то мне всегда хотелось поехать в Америку. Наверное, потому, что «Одноэтажную Америку» Ильфа и Петрова прочитал, «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. Ну и потому, что всё детство смотрел американские фильмы. В 2004 году у меня была первая в жизни поездка за границу, я поехал по программе Work and Travel в Америку. Тогда было самое счастливое лето в моей жизни, а это лето… было самое несчастливое (смеется). Конечно, у меня мировоззрение было, что там хорошо. [Поэтому] чисто эстетически я понимал, что здесь что-то не то.

— Но глубоко не копали?

— Глубоко вообще не копал. Я посмотрел фильм «Холивар» [Андрея Лошака] и понял, что все события после Майдана я видел, может быть, чуть-чуть, а это происходило, когда я жил! Когда я уже был с мозгами вроде, мог все прочитать. А я так поверхностно ко всему относился.

Помню, где-то в 2015-м понял резко, что не читать больше ничего невозможно. Я начал читать «Эхо Москвы», «Медузу». Но читал тоже поверхностно — заголовки. Никогда не читал про политзаключенных. Мне казалось: но их же осудили. У нас так изощренно в стране: по сути, человека просто бросают в тюрьму, общество о нем постепенно забывает, но есть ширма в виде суда. Тебе говорят: невиновного не посадят.

Про «болотное дело» я узнал где-то в 2015–16 годах.

Но когда я был под домашним арестом, я все это посмотрел, прочитал, понял, что это была провокация полиции, очень хитро сделанная. И люди просто легонько отбивались, когда их дубасили вовсю.

Конечно, применять насилие к полиции нельзя никогда. Но в одном случае вы даете за это болельщику на стадионе, который дал полицейскому по носу, штраф, а тут вы сажаете человека на три года.

«В автозаке моментально стал оппозиционером»

– Ваши друзья говорили, что для вас главной целью на митинге 27 июля было уводить людей от противостояния с полицией.

— Мне кажется, если я скажу «уводить», меня снова посадят (смеется). Это был мой второй митинг в жизни. Первый — [марш в поддержку Ивана] Голунова. Он продлился у меня две минуты — меня забрали в автозак. Может, если бы я пошел дальше, я бы увидел избиения и испугался бы.

Знаете, я понял вот какую вещь. Когда меня посадили в автозак на марше за Голунова, я моментально стал оппозиционером. Тебя ведут в автозак, люди кричат, полицейские расставляют тебе ноги, а потом засовывают в машинку с клеточкой. Это абсолютно ненормальная для меня — человека, который в такое никогда не попадал, — ситуация. И ты на биологическом уровне понимаешь, что в этой стране что-то не так. Когда это твоего тела напрямую касается.

Я подумал: «Я просто шел с газетой. Что за беспредел?» То есть я знал, что людей задерживают на митингах, но когда это произошло со мной, я понял, что с этой страной реально что-то не так.

— Как вышло, что первый несогласованный митинг, на который вы вышли, был марш за Голунова?

— Это событие изменило мою жизнь. Я узнал о Голунове, потому что читал «Медузу». Купил газету РБК «Я/Мы Иван Голунов», выставил фотографию с ней в фейсбук. Знакомая девушка ответила в комментариях: «Я пойду на митинг». Я говорю: «Я тоже пойду. Несправедливо!» Потом его отпускают, и я такой: «А чего ходить?»

Я еще человек, который всегда уважает закон. Не ставлю машину, где нельзя, всегда соблюдаю правила парковки, перехожу на зеленый свет. Даже на том пропагандистском видео я говорю: «Нельзя идти на красный свет, ждем зеленый!» (Смеется). И для меня пойти на несанкционированный митинг было нарушением основ мировоззрения. Это же закон.

Я еду в метро от «Выхино», написал этой девушке: «Я не пойду». Она ответила: «А я пойду». Я сижу и думаю: «Почему она пойдет? Почему она пойдет? Почему она пойдет?» Сидел, думал, думал. Потом понял: Голунова выпустили, но завтра могут взять меня. А я не Голунов. Ничего не сказали о реформе, ничего не сказали о других делах. И еще мне стыдно перед девушкой. Купил три бутылки пива. Написал длинный пост в фейсбуке, почему я иду. Выпил три бутылки пива, вышел во двор и с какими-то пацанами об этом деле говорил. А Голунов же недалеко от метро «Выхино» у нас живет, я им говорю: «Это наш пацан!» И вышел. Если бы я не получил от девушки эсэмэску в метро, ничего бы этим летом со мной не произошло. Как только я попал в автозак, я понял, что что-то надо менять в стране. Когда я увидел, как фекалиями обливают [сборщиков подписей] Любови Соболь, в тот же день пошел к ней, стал собирать подписи. И понеслось-поехало.

«Я думал, что меняю мир»

— Когда вы стали сборщиком подписей Соболь, закружились в активистской среде?

— Закружился, у меня все время уходило на это. У меня есть машина, я помогал [волонтерам штаба] вечером отвозить кубы обратно. Когда у нее не приняли подписи, у меня был дикий шок. Как так, я же собирал, сам видел? Я взялся и на следующий же день говорю: «Ребята, давайте мне подписи, которые признали фальшивыми, я пойду их проверять». Мне чуть ли не приз хотели дать — я собрал больше всех подтверждений.

Я собрал 30 подтверждений, обходил Хамовники, Пресню, Арбат. Ни один человек, из тех, кому я позвонил в дверь, не сказал мне: «Я не отдавал подпись». Я увидел своими глазами, что [власти] врут. Мое возмущение достигало предела. Я просто не верил в то, что происходит, если честно. Для меня это было открытие.

— В ночь с 31 июля на 1 августа сначала к вашим родителям, а потом к вам пришли с обыском. Как это было?

— Я постоял в одиночном пикете до этого и очень долго ждал ребят, которых задержали на Китай-городе, — они совсем мелкие были. Решил не уезжать, поддержать их. В час ночи я только заснул, в три-четыре мне звонит отец: «У нас был обыск». Было светло, я подумал, что день. Потом понял — ночь. Они пришли ко мне целой группой. Я пытался их убедить, что в России много проблем, а они, что удивительно, со всем соглашались. Но когда я им показал листовку, которую сам распечатал на принтере (там было написано «Выбираю я»), они ее изъяли. Я им говорю: «Если бы я был агентом Госдепа, наверное, они бы раскошелились на лучшую полиграфию». До этого они соглашались со всем, что я говорю, а тут он мне сказал: «Про то, кто тебе платит, будешь своим малолетним, которые на митинги ходят, рассказывать». Я понял, что у человека установка: он понимает, что в стране все плохо, но считает, что выступают против власти купленные Госдепом.

— За то время, что вы были сборщиком подписей, вы стали активистом?

— Ну да, я думал, что меняю мир. Какое-то ощущение осмысленности очень сильное появилось, хотя я очень уставал. Но было ощущение, что мы что-то меняем. Поэтому когда подписи забраковали, у тебя шок, как так? Ты столько работы в это вложил. Реально очень тяжелая работа: собирать эти подписи, особенно психологически, но и физически тоже. Тем более мне 36 лет, а там в основном молодые студенты были. Я понимал, что меня как-то странно воспринимают.

— Когда у вас прошел обыск, об этом стало известно СМИ. При этом писали, что вас увезли в неизвестном направлении. Позже выяснилось, что это был Следственный комитет. Вас допросили и отпустили в статусе свидетеля?

— Сначала в квартире было человек восемь-девять. Они все перерыли. Меня успокаивало то, что понятыми были мои соседи. Потом они сказали: «Сейчас мы отвезем в местное ОВД — снять копию». После этого уводят понятых, и моментально заходят человек пять. Закрывается дверь, начинают зачитывать постановление о допросе. Там «применение вооруженного насилия». Я начинаю смеяться. Я был чуть ли не в шортах. Мне говорят: «Одевайся, поехали в СК». И тут я понял, что все совсем серьезно.

Меня вывели из дома, я вижу автозак и несколько полицейских машин. Меня заводят в автозак, и этот автозак для меня лично.

В СК меня спросили, выходил ли я на митинг, я взял 51-ю статью [Конституции, позволяющую не свидетельствовать против себя]. Они сказали: «Ну что ж, до свиданья. Вы в статусе свидетеля». Я говорю: «То есть меня везли в «личном» автозаке, просто чтобы задать вопрос?» Он такой: «Ну да».

Я вышел и понял, что у меня нет денег. Взял 50 рублей у Кирилла Жукова, который тоже был в СК, дошел до метро. Доехал, проспался. Я думал, что все окей, вышел еще на пикет. Возвращаюсь домой ночью, а там 10–20 человек. Думаю, в эту ночь они уже в статусе подозреваемого хотели [допрашивать меня]. Я думаю: «Ну ладно… Не хочу». Правозащитница из движения Льва Пономарева «За права человека» сказала, что мне до 15 лет грозит. Тут я понял, что все серьезно. Утром был допрос в качестве свидетеля, а ночью они стояли у подъезда.

— После этого вы уехали?

— Да, я просто уехал, у меня не было загранпаспорта никакого, чтобы [за границу] уехать. Я придумал специальную систему связи, чтобы мои родственники знали, что я жив и здоров, но не знали, где я нахожусь.

— 5 августа СК объявляет вас в федеральный розыск, при этом 3 августа телеканал «Россия» рассказывает о вашем задержании, а на следующий лень Первый канал — о вашем аресте. Вы знали об этом?

— Да, я выходил в интернет, смотрел все. Чтобы люди, которые будут читать это, поняли мое состояние: меня все время показывали по телику. Когда я это увидел в первый раз, я подумал, что ко мне может подойти кто-то неадекватный и полоснуть ножом за то, что я взял ребенка, чтобы выйти из оцепления, хотя никакого оцепления не было.

Вы понимаете, человек, который до этого 10 лет не смотрел российское телевидение, думал, что у нас все хорошо, в принципе почти демократия… Окунуться в это было просто ужасом. Я находился в аду.

А когда я узнал, что у моих Проказовых отбирают ребенка… я не знаю, как объяснить это людям. Представьте, что вы живете своей обычной жизнью, а вас вдруг неожиданно кидают в Освенцим. И вы видите, как людей сжигают. У меня было такое состояние. Состояние, что я попал в ад.

«Верил, что у нас есть суд»

— Вас заставило вернуться именно то, что у Ольга и Дмитрия Проказовых пытались отнять ребенка?

— Это был один из факторов. Я посидел до следующего дня, успокоился чуть-чуть и подумал: ну да, то, что показывают на телевидении, — это какой-то дурдом. На следующий день я уже вернулся. Вторая причина была в том, что я верил: у нас есть суд. Даже если меня несправедливо посадят, я им буду говорить свою точку зрения, они будут краснеть от стыда (смеется). И все-таки они мне дадут срок, но не очень большой, а потом придут домой и будут плакать горючими слезами, что посадили невиновного человека.

Ну и я понимал: куда я могу убежать без загранпаспорта? Я понимал, что меня могут схватить, а если после того, что они показывают по телевизору, они скажут, что я еще и за границу пытался бежать, тут уже не отвертишься вообще. Готовый сюжет для Первого канала.

— Давайте уточним. Ольга Проказова — ваша двоюродная сестра, Дмитрий — близкий друг?

— Да. Его я с 10-го класса знаю, он мой лучший друг вообще. Еще из Ульяновска (где Сергей родился и жил. — Ред.).

«Было ощущение, что я пришел с войны и вижу мирную жизнь»

— После митинга вы с ними поехали домой?

— Все так и было. Мы поели арбуз, я хотел выпить, потому что устал на митинге — стресс. Но потом я начал развозить передачи [задержанным на митинге] людям по ОВД. У меня митинг закончился в два часа ночи.

После этого дня было ощущение, что я на войне. В конце дня я забирал одну девушку из ОВД — ее отпустили. Я видел в центре подростков, молодых людей, которые тусуются, пьют коктейли. У меня было ощущение, что я пришел с войны и вижу мирную жизнь.

— До того, как добровольно прийти в СК, вы записали видеообращение, где возлагаете ответственность на Алексея Навального и Любовь Соболь за то, что не предупредили, как вести себя на митингах.

— Я до сих пор так считаю. Насколько я помню, я возлагал на них ответственность, а все говорят, что обвинял. Но я понял, что такое политика. Это всего три слова — борьба за власть. Хороший политик пойдет на любые жертвы, чтобы достичь своей цели, чтобы достичь власти. Политика — это игра. Хороший шахматист — тот, который ставит шах.

— Они тогда не могли бросить свою избирательную кампанию?

— Нет. Если бы они были просто людьми, как я или вы, зная о «болотном деле», они, конечно, не могли бы просто так позвать людей, не предупредив, что может начаться вторая «болотка». Множество людей ничего не знали о «болотном деле». Я почти ничего не знал. Окей, я дядя, 36 лет, сам дурак. Надо было залезть в интернет, прочитать. Но там были парни 17–18 лет. Мне кажется, хотя бы нужно предупреждать, что нельзя прикасаться к полицейским. Этого не сделали.

Мне кажется, что если бы я призывал людей куда-то идти, зная, что такая ситуация уже случалась, я бы сказал: «Ребят, вы туда идете, но может случиться что угодно. Ведите себя осторожнее. Вы можете сесть, оказаться под следствием».

В нашей стране это именно так. И эти люди об этом знали. Я недавно видел интервью Ильи Яшина, который мне больше всех нравится. Но даже он сказал: «Все знали о рисках». Но это же неправда. Многие люди 17–20 лет не знали, что на Болотной были провокации, за которые влепили «массовые беспорядки». Тут могло быть то же самое. Но я понимаю, что, если об этом сказать, то на митинге будет в десять раз меньше человек. И это уже политика, конечно. Не знаю, может быть, я неправ. Я не хотел бы голословно обвинять людей, это просто мои предположения.

— В «Новой газете» выходила публикация Славы Тарощиной, где предполагалось, что вы «засланный казачок». Такое мнение, как я понимаю, разделяли и другие. В чем причина этого: пропагандистские видео, история с ребенком?

— Вообще человек не склонен все изучать и рассматривать факты. Это не только те, кто смотрит Первый канал, но и оппозиция. Зачем париться и думать, было ли оцепление? Сказали же, что было. Зачем париться и думать, почему пишут, что он вел людей на полицию, а на кадрах никакой полиции нет? Он сам пришел в тюрьму — это странно. Значит, договорняк был. А, он еще про Навального что-то сказал! Точно договорняк.

— Один из тех, с кем я говорила о вас, сформулировал это так: в общественном мнении вы были осуждены не с правовой, а с этической точки зрения. Именно из-за истории с ребенком.

— Возможно, да. Я хочу, чтобы вы подчеркнули: там не было полиции, не было оцепления. Там вообще никого не было. А все митингующие были сзади в ста метрах. Ребенку вообще ничего не угрожало, я взял своего племянника на руки и пошел.

Я сам смотрел эти ролики: я там был в неадекватном состоянии. Это было после Тверской, где была война, просто война. Я кричал, а они говорят: «Он призывает людей к столкновениям с полицией». В этот момент я кричу: «Честные выборы!» — и машу руками. Но они же заглушают то, что я кричу. И после этого показывают кадры с Рождественки, где было побоище между демонстрантами. Конечно, у людей было впечатление, что это я вел людей туда, хотя мы шли в сторону Арбата, где вообще не было полиции.

Картинка с видео так хорошо работает. Наглядно. Ты дальше ничего не смотришь, тебе не нужны факты.

Хочу отдельно рассказать о деле Егора Метлина. Его родители — люди из провинции. Я им рассказываю свою историю, говорю, что все было из-за митингов. Про митинги они ничего не знали, но когда я начал рассказывать про ребенка, говорят: «А вот про это мы слышали». Это меня так удивило!

— 3 сентября СК отпустил сразу четырех человек, обвиняемых по 212-й статье: Даниила Конона, Влада Барабанова, Сергея Абаничева, Валерия Костенка. Вас и Егора Жукова, с которого обвинение в массовых беспорядках вскоре сняли, в тот же день перевели под домашний арест. 26 сентября Алексея Миняйло освободили в зале суда. «Дело 212» практически развалилось, под следствием остались только вы. Почему?

— Тут две причины. Во-первых, ко мне [в СИЗО] приходил один необычный, странный человек, который не представлялся. И он сказал: «Ты что-то говорил про Навального и несогласованные митинги». Я тогда еще считал, что несогласованные митинги незаконны, не прочитал Конституцию. Он начал говорить, что все сбежали за границу, Жданов уехал, вас все бросили. Спросил: «Ты готов дать интервью, в котором ты не поменяешь свою позицию?» Я сказал, что без проблем. Но он не сказал, кому интервью будет. У меня в голове «Новая газета», «Дождь» или CNN, может (смеется).

Потом он говорит: «После интервью мы встретимся в более приятном месте и будем дальше обсуждать сотрудничество». Говорил про домашний арест, условный срок. Я не согласился ни на какое сотрудничество. После этого я думал, что все заглохнет, но на следующий день меня перевели под домашний арест. Буквально через день ко мне прибегают с сумасшедшими глазами журналисты. Когда я узнаю, что они с НТВ, просто закрываю перед ними дверь. Я сразу собрал сумку в СИЗО — мне казалось, они думали, что был договорняк.

— Ваш адвокат Алексей Веселов предполагал, что следствие изучает видеоматериалы, чтобы найти что-то, за что вас можно привлечь по 318-й статье УК — применение насилия в отношении представителя власти. Думаете, это так?

— Конечно, искали. Если бы меня посадили, то посадили бы как Костю Котова, который вообще ничего не делал, даже букву закона не нарушал. Не прикасался к полицейским.

— Был, кажется, момент, когда вы с росгвардейцем пытались поговорить?

— Да! Предлагал ему: «Давай тебя обниму». У него подрагивал уголок рта (Фомин показывает, как росгвардеец сдерживался, чтобы не засмеяться). В первом ряду стоят молодые, и они реально тебя слушают, а сзади стоят те, у кого глаза уже стеклянные. Говорил ему: «У моей мамы пенсия одиннадцать тысяч, а у твоей — восемь».

— В письме в редакцию «Новой газеты» вы писали: «Пошел бы я [на митинг], если бы мне сказали, что за это могут дать (и уже давали в 2011-м) статью 212 УК? Не знаю. Если бы пошел, я бы 100 раз подумал, как себя там вести».

— Конечно. Если есть нужный повод, я пойду. Но я буду вести себя не так, как я вел, конечно (смеется). Как Айдар Губайдулин сказал: «Я пойду, только не буду бросаться бутылками».

«В каждом крупном городе есть Егоры Метлины»

— Мне ваша мама рассказывала, как вы смотрели под домашним арестом сериал «Домашний арест» и как смеялись с него.

— Да! Но тут надо сказать, какой это стресс для родителей, никто не представляет. И, наверное, я не совсем понимал, пока был в СИЗО и под домашкой. Так совпало, что отец неделю назад записался на встречу «Матерей против политических репрессий». И прямо на следующий день после этого мы пошли. Я увидел ужас. Там было очень много мам, они рассказывали о своих делах. У одной сын сел за то, что читал Коран и общался с людьми. Ее парень, который сел на 24 года, даже в партии [«Хизб ут-Тахрир», признанной в России запрещенной организацией], не состоял.

Если бы я сказал моим родителям полгода назад: «Пойдемте в одиночный пикет», они бы подумали, что их сын сумасшедший. А [теперь] они выходили на пикеты. И еще, наверное, горько оттого, что ты понимаешь, что твой сын вообще не виноват.

Мой папа вышел на одиночные пикеты с «Матерями против политических репрессий», но мне сказал: «Не ходи туда!» (смеется). После пикетов задержали нескольких человек, и один из задержанных с женой — родители Егора Метлина — пошли к нам ночевать домой. Я утром разговаривал с ними.

То, что я услышал, — полнейший ад. Их сын Егор — военный, контрактник. В их городе на каждой стене надпись: номер телефона и как купить наркотики. Это обычная ситуация для любого российского города, кроме Москвы. Он писал у себя в «ВКонтакте», что ему это не нравится, а все понимают, что это продают лица цыганской национальности, это продолжается уже десятилетия. Я так понимаю, что он писал: «Давайте что-то с ними сделаем».

К нему в часть приходит неожиданно новый сослуживец, который так же, как и он, занимается тяжелой атлетикой, с такими же интересами, как и он. Становится его лучшим другом. Полгода с ним служит. Все время таскает с собой диктофон и обсуждает постоянно темы про цыган, намеренно очень часто. И если ты выпил рюмочку водки, наверное, ты можешь сказануть: «Пойдемте их побьем». Но ты же не имеешь этого в виду реально. И вот у него накопился за полгода материал на несколько дисков. Через полгода он говорит: «Пойдем покатаемся на велосипедах». Они катаются, и около домов цыган на Егора нападают в масках сотрудники ФСБ, валят его, а второй достает две бутылки с коктейлями Молотова. В постановлении о возбуждении уголовного дела сказано: «Пользуясь транспортном средством «велосипед», хотел поджечь дома людей цыганской национальности, почту, здание ФСБ по Тамбовской области и дом губернатора».

Само обвинение абсурдно: с двумя баночками коктейля Молотова на велосипеде решил полгорода сжечь. Они уже понимали, что его закатают, посадят. Потом они поняли, что на бутылках нет ни единого его отпечатка, и тогда его «друг», фээсбэшник, приписал задним числом, будто Егор сказал ему, что будет делать коктейли в перчатках.

Ни один адвокат в городе не взялся за это дело, потому что его расследует ФСБ. Отец Егора Михаил Метлин узнал о «Матерях против политических репрессий» и поехал в Пензу на слушания по делу «Сети» (запрещенной в РФ организации), рассказал о себе там. Он догадался, поехал. Скорее всего, в том же Тамбове есть другие егоры метлины. Скорее всего, в каждом крупном городе России есть егоры метлины. Просто о них никто не знает.

— Ваш отец был чуть ли не на всех мероприятиях, связанных с поддержкой политзаключенных по «московскому делу». Однажды он дважды за день приезжал к администрации президента: в первый подавал письмо председателю СПЧ Валерию Фадееву, во второй — вместе с «Матерями против политических репрессий» подавал письмо к президенту.

— Самое интересное, что он об этом не рассказывает. Когда мне вручили постановление о прекращении уголовного дела, я пошел в СК, он со мной пошел, но его не пустили — он сидел в кафе с моими друзьями. Они мне рассказали, что он, пока сидел и ждал меня, взял чай, взял солонку, минуту ее раскручивал, высыпал соль в чай и выпил его.

— Вы собираетесь дальше участвовать в кампании за освобождение других фигурантов «московского дела»?

— Да, конечно. Но все отчаянно. Я не знаю, что ты можешь сделать, если честно. Мне повезло просто, и всё. [В день освобождения] я поехал в суд [на приговор Егору Лесных, Максиму Мартинцову и Александру Мыльникову]. Это был ужас. Я вроде бы радовался, а женщины плачут. Я подошел к ним, извинился, что мы фотографируемся.

Если говорить о моей дальнейшей деятельности, я вижу смысл в том, чтобы помогать каким-то конкретным людям. В политике я разочаровался, если честно. Я хочу, чтобы здесь была демократия. В СИЗО я попросил прислать мне футболку с надписью «Честные выборы, независимый суд, сменяемость власти». Мне говорят: «Слушай, там было написано «Честные выборы, независимый суд», а третье было закрашено как экстремистское». Сменяемость власти — это экстремистское высказывание!

Со мной в СИЗО сидел такой Вадик. Ему 21 год, он просидел в СИЗО под следствием, хотя ущерб от его преступления — 200 тысяч рублей. За время следствия у него родился сын. Даже если он виновен, сумма ущерба — 200 тысяч. Прокурор запросил ему 12 лет, ему дали 7,5. Свою молодость, пока сын растет, он проведет в тюрьме.

Люди думают, что так бывает только с политическими заключенными, но так везде. Вся Россия без суда. Вся она сидит в тюрьме. Теперь у меня картинка есть о стране. Может, даже благодарить надо, что я всё узнал. Так бы ходил спокойно по улице.

Лилит Саркисян

https://novayagazeta.ru/articles/2019/12/15/83170-vsya-rossiya-bez-suda-vsya-ona-sidit-v-tyurme