Екатерина Дайс: "Задача искусства – преодолеть смерть, хотя бы на мгновение"
Ниже размещено интервью Екатерины Дайс греческому журналу "Степь".
- Когда состоялся Ваш литературный дебют?
- Мой литературный дебют состоялся в альманахе лицея «Воробьевы горы», альманах назывался «Вязанка хвороста» и смысл этого названия состоял в восточной мудрости, где человек – это одна хворостинка, а вязанка – это все вместе. И я нарисовала такую рукописную обложку, где буквы взвивались вверх как пламя костра. Не знаю, существует ли эта притча на самом деле, или просто ее придумала наша учительница литературы, Елена Викторовна Грекова, которой я очень благодарна за первые шаги в литературе. В этом альманахе были мои переводы с латыни (Катулл), маленькое стихотворение Марины Цветаевой на французском и несколько собственных опусов. Мне было 16 лет.
- Какие поэтические и литературные традиции сформировали Ваш поэтический язык?
- Тогда же я впервые услышала от своего одноклассника, который впоследствии стал известным журналистом, несколько строчек из Иосифа Бродского и они меня полностью перевернули. До этого лет с 13 я открывала для себя Серебряный век, но в Бродском было что-то слишком живое, даже народное (он, кстати, тогда был еще жив), сочетающееся с высокой культурой, и это было очень странное сочетание. Казалось, что он остановил русскую поэзию навсегда, потому что превзойти это невозможно, можно только стать его эпигоном. И, в общем-то, меня это ограничивало, первые годы своей жизни как автора я занималась научной деятельностью. В этом смысле у меня будут совершенно другие первые публикации. Одна, очень важная для меня – в сборнике молодых ученых РГГУ, который собирала Ирина Протопопова, тогда преподававшая у нас древнегреческий язык, а сейчас возглавляющая Платоновское общество. И это была статья про Э.Э. Каммингса – американского поэта-новатора, впервые придумавшего писать стихи со строчной буквы. Это была статья про его визуальную поэзию. Я восхищалась Каммингсом, особенно тем, что он писал слово «я» также с маленькой буквы, что совершенно невообразимо в английском и вызывало бурю негодования в его время.
- Какое отношение между Вашими научными исследованиями в области культурологии и Вашими стихотворениями?
- Это как два разных человека. Я всегда думала, что буду сочинять, но мне было неясно, что. Если бы я могла выбирать, то скорее была бы художником или танцовщицей, у меня даже были сновидения, в которых я танцую в древнем храме. Но ты не всегда делаешь то, что ты хочешь. Чаще ты делаешь то, что надо другим людям. И поэт – это не профессия, а если профессия, то скорее всего – это профанация. Поэзии нельзя научить, по крайней мере, не в университете. И если это происходит, то ведет к маргинализации, к созданию алкогольных сообществ, к деградации в конечном счете. Больше всего для моей поэзии дал визит на могилу Бродского в Венеции. Я там поняла, что он был совсем другой, нежели в текстах, очень веселый, можно сказать – трикстер. И вот этот академический налет перестал меня в нем пугать. А культуролог я по профессии, и это мне до определенного времени очень нравилось, пока я не поняла, что научную статью, которую я пишу год, прочтут от силы сто человек, и в общем-то, это довольно бессмысленное занятие. Но так и в поэтической тусовке – все в лучшем случае читают друг друга. Популярности же достигают авторы, которые близки простому народу, но низко оцениваются экспертами, и это большая проблема нашего времени.
- Чем отличается язык, на котором Вы пишете стихи, от языка, на котором Вы говорите сами с собой?
- Да, в общем-то ничем. Иногда замечаю, что говорю в рифму, не специально даже.
- Вы занимаетесь соотношением между древними мистериальными религиями и современной поэзией. Что может быть общего между, на пример орфическими гимнами и современной русской поэзией?
- То, что и то и другое важно для человеческой души. Почему я переводила гимны, например? Потому что я хотела, чтобы современный человек на нормативном языке мог обратиться к древнегреческим богам с какими-то своими целями. Поэзия – это, в конечном счете, разговор с богами. Но не эгоистичный диалог поэта и бога. Поэт помогает другим людям сказать то, для чего у них нет слов, найти эти необходимые, нужные слова. Поэт как священник, но его тексты все время разные, они не проверены веками, но отвечают текущему моменту, настоящему времени, они говорят о том, что происходит здесь и сейчас.
- Чем отличается западная мистериальная традиция от русской и как она влияет на поэтическое творчество современности?
- Если речь идет о той концепции «малой традиции», которую я придумала в 20 лет, то ничем. В ней Россия – часть евро-атлантической цивилизации. Но надо сказать, когда я выбираю книги по магии, алхимии, астрологии и другим оккультным наукам, то предпочитаю западных авторов, они относятся к своему делу более скрупулезно, и их традиция не прерывалась на 70 лет, как в Советском Союзе. Мистериальная традиция влияет на поэзию сильнее, чем можно подумать на первый взгляд. Так, например, известный поэт и живой классик Андрей Тавров как-то признался мне, что был очень впечатлен каббалистическим Древом Жизни и написал целую книгу под этим впечатлением. Но не всегда поэты – практикующие маги, а маги умеют заново складывать слова в предложения. И если это происходит, то скорее как исключение. Например, ушедший в этом году от нас в другой мир поэт и маг Сергей Яшин может послужить отправной точкой для тех, кто хочет через поэзию прийти в магию. Или из более отдаленной перспективы – нобелевский лауреат Уильям Батлер Йейтс, бывший в молодости членом магического ордена «Золотая Заря». А между ними по времени и по смыслу, конечно же – Алистер Кроули, чью лирику я перевожу последние несколько лет, погружаясь в инициатическую поэзию, в которой много эпатажа, но много и истинной алхимии.
- Какую роль играет в вашем творчестве понятие времени?
- Умные люди говорили, что я живу «здесь и сейчас». Творчество – это всегда передача текущего момента. Невозможно рисовать прошлое – это будет фальшиво, невозможно придумывать будущее, если ты не футуролог и не писатель-фантаст. Мы находимся в настоящем моменте, оставляем его для потомков, делаем так, что о нашем времени будут судить по тому искусству, которое в нем создавалось. Это как капсула времени, посланная в будущее, как смола, заставшая в палеогене, как дети.
- А понятие тишины?
- Когда я думаю о тишине, как ни странно, я вспоминаю музыку русского композитора Антона Батагова. Она для меня – тишина. Долгие годы Антон прожил в том же районе, что и я, ходил теми же тропами, но мы никогда не встречались. Но когда я пишу свои стихи, в них часто звучит ритмом его мелодия, особенно из альбома: «Где нас нет. Письма игумении Серафимы». И, хотя он посвящен игумении Ново-Дивеевского монастыря, находящегося в 30 км от Нью-Йорка, я слышу в нем звуки Остоженки и Арбата, и они похожи на ритм моего сердца.
- Вас сильно увлекает гностицизм. Чем это объясняется? Вы дитя 21-го века, почему смотрите на столь далекую эпоху, ища ответы?
- Я бы не сказала, что гностицизм – это «далекая эпоха». Это, скорее, мировоззрение, которое свойственно некоторым людям во все эпохи и может называться по-разному, но в его основе – пессимистический настрой и особый взгляд на теодицею через призму существования Демиурга как злого и неразумного творца Вселенной и Высшего божества, не ответственного за зло этого мира. Вначале я думала, что я больше склоняюсь к дзен-буддизму, кстати, он близок к гностицизму своим концептом «пустоты». Но это было до университета, в котором на курсе по истории религий я впервые узнала о существовании «гностицизма». Причем профессор, ведший курс, был настроен против гностической доктрины, а внутри меня все пищало от восторга, я узнавала своё. Также мне близко то, что гностики в дихотомии «вера – знание» отдают предпочтение знанию, отсюда и «гнозис». Мне всегда было важно знать, а не верить. Вообще гностицизм – это нечто вроде первоначального, исконного варианта христианства, так считала к примеру Екатерина Юрьевна Гениева, проводившая в Библиотеке Иностранной литературы им. Рудомино научные конференции «Россия и Гнозис», на протяжении 15 лет, пока она была там директором. На этих конференциях сталкивались разные представители мистериальной традиции и это давало очень интересные результаты.
- Вы написали много о поражениях мистериальной культуры в прошлом и о том, что ее возрождение в эпохе постмодерна является ответом на запросы современного человека. Может ли мистика быть ответом в эпохе четвертой индустриальной революции?
- Я не знаю, чем больше я живу, тем больше в этом разочаровываюсь. Многие мистики не отвечают элементарным правилам человеческой этики. Однако, когда я обращаю свой взор на литераторов, то маги не кажутся такими уж чудовищами. Проблема наверное в том, что я в целом мизантроп и мне проще общаться с книгами, а не с людьми.
Сейчас у многих людей возникает интерес к мистике, эзотерике, картам Таро, но зачастую – это не результат глубокого экзистенциального выбора, а следствие финансового кризиса.
- У Вас есть труд об этих отношениях с рок-музыкой. Как это можно объяснить современному читателю?
- Первая моя серьезная научная статья вышла в журнале «Нева», из-за чего многие считали, что я живу в Питере. Она была посвящена категориям русского рока, тем характеристикам, которые описывали это явление, скорее текстовой, чем музыкальной культуры. И главное, что там было сказано, это то, что русский рок пронизан гностическим мироощущением, как и вся русская культура в целом, для которой свойственна мироотречность, отрицание мира, радостей жизни, вечная борьба между добром и злом. И русский рок в этом смысле – ярчайшее выражение русской культуры. Но его эпоха прошла. Те характеристики, которые я выявляла в классическом русском роке, уже не работают. Я не знаю почему. Возможно потому, что современные россияне стали меньше пить?
- Вы утверждаете, что русские рокеры тоже принадлежат к мистериальной традиции. Признаюсь, что для меня это очень интересно. Первый раз сталкиваюсь с такой интерпретации русской рок-музыки. Вы можете объяснить это нам?
- Я проанализировала очень много текстов русских рокеров. И, честно говоря, это было так давно, что я уже сама ничего не помню. Могу отослать только к своей статье: https://magazines.gorky.media/neva/2005/1/russkij-rok-i-krizis-sovremennoj-otechestvennoj-kultury.html А совсем недавно я проделала анализ текстов очень популярного русского репера Оксимирона https://syg.ma/@eka-dais/okkultnyie-tainy-oksimirona, основанный на нескольких его альбомах. Я провожу связь между его поэтикой и западной магической традицией, но на мой взгляд, статьи лучше читать, а не пересказывать. Если вкратце, то название последнего альбома Оксимирона «Горгород» может быть расшифровано как «Город Гора», или цивилизация времен эпохи Гора, если следовать Кроули.
А детективный сюжет, составляющий суть альбома, расшифровывается следующим образом: убитый в конце альбома писатель Марк соответствует Осирису. Колыбельная, которую он поёт малышу, сыну Киры, представляет из себя песню, спетую Осирисом младенцу Гору. Кира выступает в роли Исиды. Алиса в данном контексте выходит Нефтидой, соблазнившей Осириса, а Сетом в может выступать мэр города, головоногий моллюск, осьминог, Мрак, чье имя является перестановкой букв в имени Марка. Вечный враг и соперник египетского бога возрождения, Сет каким-то образом находит способ уничтожить нового Осириса. Таким образом, используя мифологическую аналогию, мне удалось расшифровать главную загадку этого альбома, над которой мучались тысячи фанатов, но я использовала не только тексты треков, но и цитаты из Алистера Кроули на теле Оксимирона, и запись его баттла с упоминанием книги Дж. Кембела «Путь героя», и какие-то другие сведения, рассказанные мне современными магами.
- Как вы определяете термин геопоэтика, которая занимает видное место в Вашем творчестве и чем она отличается от других современных поэтических школ и направлений?
- Геопоэтика не имеет никакого отношения к лирике, это – философия пространства. Термин введен Кеннетом Уайтом, а затем заново изобретен и переосмыслен Игорем Сидом, с которым мы долго и плодотворно сотрудничали. Это про отношение пространства и человека, хорошо, если этот человек будет творческим, но это – необязательно! Для имеет большое значение местность, в которой появляются мои тексты. Я не думаю, что могла бы сочинять везде. Я дитя города, но я знаю людей, которых город лишает творческой потенции, убивает в них желание творить. Для меня важно общение с морем. Я считаю, что море – это Бог. И, погружаясь в него, растворяясь в нем, я испытываю религиозный экстаз. Так же и с местами силы. Они могут быть неприметны. Но у каждого из нас есть те точки пространства, которые делают нас лучше. Для кого-то это церковь, для кого-то лес, для кого-то берег реки. Но самое главное происходит во взаимодействии человека и пространства. И именно это означает геопоэтику.
- Может ли поэтическая сцена обновляться со ссылками на прошлое?
- Самый яркий пример этого – деятельность и творчество прерафаэлитов. И вся эпоха Возрождения. То есть да, может, но каждый раз это должен быть обновленный язык, понятный твоим современникам.
- Какие самые яркие примеры влияния мистики и древних эллинистических традиций на русскую культуру 20-го века?
- Я думаю, что это слишком широкий вопрос и на него надо по-разному отвечать, в зависимости от той или иной сферы культуры. Лично мне кажется, что на русских людей наибольшее влияние оказали «Мифы и легенды Древней Греции» в пересказе Н. Куна, а также многочисленные театральные постановки древних авторов, из последних – «Вахканки» в Электротеатре. Вообще театральное искусство напрямую связано с мистериями и заменяет экстатический опыт в современном мире. При этом культура Древней Греции настолько укоренена в русской культуре, что мы не можем разделить наше прошлое от греческого, являясь продолжателями этой традиции.
- Как Вы считаете, может ли современный читатель понять и вникнуть в герметические произведения современности?
- В зависимости от его желания и необходимости. С одной стороны, тут нужно образование, с другой – люди иногда попадают в трагические ситуации, коренным образом меняющие их жизнь. И тогда они тянутся к нуминозному, к искусству, на котором лежит печать трагедии и знания, и понимают больше, чем до ужасающего жизненного опыта.
- Сейчас мы наблюдаем в России некую реминисценцию мистических исследований, а также мистических стихотворений. Чем мы можем объяснить этот феномен?
- Эпоха более рациональная сменилась менее рациональной. Так бывает всегда. И это пройдет.
- Когда Вы пишете стихи есть какой-нибудь идеальный читатель, к которому Вы обращаетесь или Вы обращаетесь к публике в целом?
- Да, как правило, это человек, в которого я влюблена. Сейчас это мой друг Максим, которому я посвятила цикл про Таро Тота. Меня поражает его глубокий ум и то, что он сочетает в себе лучшие черты Запада и Востока. Мы часто с ним беседуем о Древней Греции, это постоянная тема, в которой я черпаю свое вдохновение. Он мне очень помогает в развитии моего таланта, он похож на Философский камень, рядом с которым ты становишься лучшей версией себя. Я не понимаю, как можно обращаться к публике в целом, ведь все люди разные, а стихотворение – это открытка, отправленная в небеса.
- Какое изо всех Ваших стихотворений является Вашим любимым и какова история его создания?
- Сейчас это «Он приезжает в город и наступает Пасха…», в котором отразились мои чувства как женщины, ждущей приезда любимого из другой страны, совпавшего по времени с пасхальными торжествами и эсхатологические ожидания Второго пришествия, в которых образ Иисуса переплетен с фигурой Мага из колоды Таро. Любовь к человеку неотделима от любви к Богу, испытывая влюбленность, мы обожествляем наших возлюбленных и делаем их подобным богам, бессмертными. В этом и состоит задача искусства – преодолеть смерть, хотя бы на то мгновение, что длится одно стихотворение.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky