Елистратов Владимир: Найти козу.
На вертолётах я летал два раза в жизни. Первый раз – первого апреля, в день дурака (об этом я уже как-то рассказывал), второй – на Новый Год. Всё началось, как это и положено, в век информационных технологий. Со звонка на мобильник. Ох уж эти мне ночные звонки. Какие только дзынь-дзынь сейчас не придумывают! И на мотив «Я кукарача» (это у юношей, так сказать, свободной ориентации), и «Сердце красавицы склонно к измене» (это у демонических тётенек бальзаковского розлива) и гопак (это у самостийников). У некоторых из сумок слышится что-то вроде требовательных стонов. Как будто там живёт маленькое, но очень толстое и злобное животное и просит есть. Вырубят его, а он опять стонет «Ку-ушать!..», «Ку-ушать!..»… Похоже на сталинский фабричный гудок. Это – не знаю, у кого. У сталинистов-булимистов каких-то.
У меня лично мобильник звонит на мотив «Боже царя храни». Я вообще в последнее время всё больше склоняюсь к монархизму. В широком смысле этого глубокого слова. Ну, к выстраиванию вертикали, наведению порядка и всё такое. Надо же идти в ногу со временем. У американцев вон давно уже наследственная монархия. То от отца к сыну (передал же власть Буш-папа своему охламону, этому ковбойскому пню в завязке), то от муже к жене (того и гляди передаст власть этот… как его… кобелек-минетолог… Блин Клинтон своему верному самовару Хилари)… Осталось им чью-нибудь троюродную тёщу в президенты выбрать
А что, нельзя?.. Обидно.
Нет, я убеждённый монархист. В самом сокровенном смыле этого несчастного слова.
Не знаю, с чего это я завёл про монархию с мобильниками, но дело было так.
В пять ночи, 1 января, ровно через пятнадцать минут после того, как я забылся свинцовым сном после полуночного новогоднего алкогольно-салатного заплыва-зажора, мой мобильник грянул «Боже царя храни». Я вскочил, как ошпаренная собака, и басом голодного Дракулы гаркнул: «Але». В мобильнике несколько секунд молчали, а потом голос, похожий на плачущий голос Фаины Георгиевны Раневской, простонал:
- С новым счастьем.
- Аналогично.
Трубка вздохнула:
- Дуся пропала… - и снова гулкая от нечеловеческого трагизма пауза.
Всё понятно. Звонил мне не кто иной, как Сеня Кривобабин. Два слова о Кривобабине. Пока он трагически молчит.
Сеня родился в глухой сибирской деревне с задушевным названием Крутые Зопки. Что такое «Зопки» - филология умалчивает. К тому же «Крутые». То есть, по всей видимости, существуют и некие Некрутые, Пологие Зопки. Или, может быть, плоские?.. Не знаю. Про них теперь уже географической науке ничего не известно. В своих Крутых Зопках Сеня закончил школу и после неё полетел, как мотылёк, на Огни Больших Городов. Парень он сибирский, смышлёный. Очень крепок задним умом (в пандан названию родной деревни).
Не прошло и десятка лет, как Сеня обзавёлся высшим образованием, бизнесом, семьёй, переселился в Москву и стал небольшим таким, скромным буржуем, честным таким капстахановцем, в меру вышедшим из тени. Вообще эти капиталисты не такие уж и страшные люди. Они у меня твердо ассоциируются с бесконечным нытьём. Так уж сложилось: все мои приятели-буржуи после работы любят заехать на чашечку водки и поныть про то, как им тяжело. А им действительно нелегко там, в их буржуинстве. Жизнь у них – собаке не пожелаешь. У меня, к примеру, ни хрена нету, и поэтому мне терять нечего, кроме собственных очков. Которым пятнадцать лет. А у них – целое буржуинское хозяйство наворовано. И все вокруг его норовят переворовать. Это ж – жуть во мраке!
Вот и Сеня как-то стал вдруг ни с того ни с сего чахнуть. Физически. Обычно-то у него морда весёлая и красная, как у упыря после бани. А тут… Стал бледный, нервный, пяткой во сне дёргает. Что такое?
А вот что. В Крутых Зопках с самого раннего детства Сеня пил натуральное козье молоко. Баба Нюра внучка своего баловала. Литр в день. И так – семнадцать лет. А в Москве какое тебе натуральное козье молоко? Козлов в Москве – сколько хочешь, а козьего молока парного нету.
И вот олигарх Кривобабин прямо в особняке завёл себе козу и назвал её Дусей, в честь своей первой любви во втором классе. Жил Кривобабин как и положено на Рублёвке. Козла, в случае надобности, Дусе привозили из ближайшей деревни. И Сеня снова стал весь красный, весёлый и энергичный.
Дуся жила на первом этаже Сениного особняка, в специальной «Дусиной комнате», обставленной в стиле «рюс». Коса в углу. Вышитый рушник. Хохлома на полочке.
Доил Дусю Кривобабин сам. И так он любил свою Дусю, что жена всерьёз обижалась. Но молоко пила. Не по литру, конечно, но регулярно. И трёхлетний сын Кривобабина тоже пил. И все, кто приходил в гости к Кривобабину. В обязательном порядке. И я там был, из Дуси пил. Это так и называлось: «к Сене с Дусей на молочко».
И так, в полной козлиной идиллии, прошёл год с лишним. И вот в январе 20…, в Новогоднюю ночь коза пропала. Сеня вышел часа в три ночи испить молочка, глядь: дверь открыта, а Дуси нет. И калитка открыта. Сеня побегал в своих бирюзовых трусах от Черрути по двору. Покричал. Нет козы. Как испарилась. Побегал по улицам среди особняков, похожих в ночи на заброшенные замки с привидениями из готических романов. Нету Дуси. Замки есть, а Дуни нету. Кругом свежий, сладко пахнущий снежок и никаких следов.
Тогда Сеня вместо литра молока выпил пол-литра водки и впал в тоску.
- Пропала Дуся, – повторил Сеня.
- Как… пропала? – спросил я. Изумительный по содержательности вопрос.
- А так, - Сеня шмыгнул носом. – Ты это… Берендею позвони.
- Зачем?
- У Берендея вертолёт есть.
Берендей – это Шура Берендеев. У него действительно есть вертолет. У Берендея много чего есть: крокодилёнок Вова в аквариуме, израильский паспорт, две судимости, подлинник Пикассо, жена-индонезийка. У индонезийцев и индонезиек очень интересные имена. Фишка в том, чтобы максимально точно и полно зафиксировать момент рождения. Если перевести её имя с индонезийского, то получится примерно так: «Та, которая родилась в день начала сбора урожая ананасов на полуострове Чендравасих». Берендей зовёт её просто Чёрным Пупсом.
- Зачем тебе вертолёт?
- Полетим Дусю искать.
- Да ты… Это ж… Ну и…
- Я сказал! – рявкнул по-жегловски Кривобабин. - Ты мне друг или прокладка?..
- Ну, друг.
- Тогда звони Берендею.
Берендею я позвонил. Детали опускаю. Через три-четыре часа в жемчужно-свинцовой предрассветной январской хмари, на чистое поле в километре от Рублёвки садился, клубя синеватую пудру снегов, вертолёт Берендея. В вертолётах я не разбираюсь. Этот был какой-то смешной. В целом по тому, как приземлялась машина, можно было заключить, что Берендей был слегка под мухой. Вертолёт некоторое время косолапо перетаптывался на снегу, как танцующая хрюшка с пропеллером, и, наконец плотно сел на наст. Мы с Сеней, продираясь сквозь грохочущую пургу, поднятую пропеллером, добрались до машины и поднялись по трапу.
- Здорово, козлодои! – весело заорал Берендей, и мы взлетели.
- Всем смотреть! – приказал Кривобабин, жадно припав к иллюминатору. Я тоже припал к иллюминатору.
Красота! Предрассветное подмосковное марево. Снежные дали, отдающие то ли зеленью, то ли синевой. Чёрно-седые леса – как нагромождения невысоких скал над вспененным морем. На востоке – сиреневая полоска нарождающегося восхода. Никого. Только игрушечные коробочки домов и в снегах – перетяжки дорог серыми нитями. Родина. Господи, сколько же у нас пустого места! Хоть всех китайцев сюда перевози. Шутка. Причём неудачная. Беру назад.
Мы кружили над окрестными полями уже больше часа. Ноль. Солнце уже встало, снег радужно вспыхнул, но потом наплыли тучи, солнце исчезло, и снег стал спокойной белой замшей.
- Вон она! – вдруг заорал Берендей, тыча пальцем в поля.
Мы посмотрели в поля. Там, действительно, белел какой-то живой бугорок. Бугорок, преодолевая наст, медленно, но верно передвигался в сторону леса.
- Дусечка моя! – воскликнул Сеня.
- Странно, зачем козе в лес? - спросил я.
- Она у меня романтик, - ответил Сеня с гордостью. – Вся в меня.
Мы быстро приближались к «романтику». Зависли над ним и стали снижаться.
- Что-то этот романтик уж больно большой для козы! – крикнул я. Да, объект был явно широковат в спине. Мы сели метрах в ста от того, кто должен был быть Дусей. Вылезли с Кривобабиным в поле. Снегу – выше колена. Пошли.
В снегу на карачках стоял заснеженный мужик и смотрел на нас глазами чумного кролика.
- Мужик, ты кто? – спросил Кривобабин.
Мужик мутно-внимательно смотрел на нас: он явно вспоминал, кто он. Потом сказал:
- Я киши-каши-шикаладный заяц…
- Понятно, – сказал Кривобабин. – По грибы зайка-мерзайка собрался. Надо его спасать, а то замёрзнет, - резонно заметил Сеня.
Полчаса ушло на доставку зайца в вертолёт.
- Это ещё что за полярный тушкан? – спросил Берендей.
- Это не тушкан, это – заяц, - ответил я.
- Ки-ка-шаладный, - пояснил мужик и заснул.
- Ясно. Новый Год зайка отмечал.
Мы взлетели.
Опять – поля, снега, леса. А Дуси нету.
Вскоре мы увидели какое-то пульсирующее пятно у кромки леса. Снизились. Стоит тётенька и машет нам руками. Сели. Тётенька лет шестидесяти пяти. Такая спортивная старухня шапокляковского типа. На миниснегокате, который сломался. Радостная такая бабулька:
- Ой, мальчики! Как хорошо, что вы прилетели. А то я тут уже два часа мордой торгую. Решила вот с утра на этой бензопиле погонять. Чтоб протрезветь после вчерашнего. Кстати, с праздничком! Меня Ариной Родионовной зовут. Можно просто Няней. Меня все Няней зовут. Ну, в честь Пушкина.
Взяли мы пушкинскую Няню с «бензопилой», полетели дальше.
Словом, летали мы почти до вечера. Подобрали какого-то заблудившегося пожилого таджика-строителя по имени, как сейчас помню, Бахтияр Хаджибекович. Полузамёрзшую собаку породы шарпей. Братка, застрявшего на своём джипе. Федей зовут. Кличка – Муфлон. Девушку Аничку, очень весёлую, со сломанной лыжей и пустой четвертинкой «Столичной» в кармане. До чего ж у нас вообще интересный народ!
Где-то часов в пять зазвонил Сенин мобильник. Он у него звучит на мотив «Бабушка козлика очень любила».
- Да! – заорал Сеня, заткнув свободное ухо и стараясь перекричать треск пропеллера. – Как?! Нашлась?!. Сама пришла?!. Ах ты моя хорошая!.. Умница моя!.. Летим!..
Через полчаса мы были у Сени, в «Дусиной комнате». Все. От таджика с Няней до шарпея с Муфлоном.
Сеня, после долгих обниманий и поцеловок со своей любимицей, собственноручно подоил Дусю, разлил молоко по-братски и угостил всех. И Аничку, и Зайца, который уже протрезвел. Всех. Каждому где-то по полстакана досталось.
Оказывается, всё это время Дуся провела в сарае у соседа. Забыл сосед сарай закрыть. Кушала сено. Покушала – и дисциплинированно вернулась домой. Ну, как такую Дусю не любить!
Скажете: зря летали? Нет, не зря. Красиво было. И сколько новых знакомых. Потом на свадьбе гуляли: Муфлон женился на Аничке.
А бесхозного шарпея, оказавшегося сукой, взяла себе Няня и назвала Валеркой. В честь Новодворской.
А Зайца Шоколадного, оказывается, зовут Иваном Петровичем. Доктор, кстати, наук, заслуженный изобретатель.
А таджик Бахтияр Хаджибекович устроился сторожем к Берендею. Берендей его кличет Бульбазавр Доходягович. Бульбазавр отзывается.
Словом, всё уютненько. Хэппи-энд по-русски. Голливуд отдыхает. Так что: с Новым Годом! И: пейте, люди, молоко – будете как Зопки.
https://www.proza.ru/2015/01/19/1444
