Борьба за жизнь и за квартиру: банк арестовал жильё больной раком петербурженки

Женщина вынуждена бороться с болезнью. Параллельно она судится с банком, чтобы отстоять своё единственное жильё. Родителям при этом о трудной ситуации Ирина не рассказывает, чтобы не расстроить пожилых маму и папу. Лайф встретился с героиней и приводит её монолог.

Я приехала сюда из небольшого города. Единственного в своём роде в России. Это город атомного судостроения Северодвинск. Я там родилась, выросла и жила до 38 лет. В какой-то момент я поняла, что мне хочется жить в большом городе. Сделала выбор — переехала. Муж, к сожалению, не поехал со мной, и через какое-то время я узнала, что он погиб в автомобильной катастрофе. Может быть, мы немного отошли друг от друга, не было такой яркой боли в тот момент. Но случилось, как случилось. Жизнь на этом не заканчивается.

Ко мне приехал сын, решили обзавестись собственным жильём. Довольно быстро подыскали квартиру стоимостью 2 млн 650 тысяч. Когда я только приобрела эту квартиру, в 2008 году, я была так счастлива. Меня одолевало столько идей, мне казалось, я всё могу воплотить на этих 37 метрах. Жаль, что не всё удалось воплотить, но какие-то остатки от тех идей до сих пор ещё живы. Я взяла кредит на сумму 2 млн 200 тысяч. Поскольку у меня квартира изначально должна была покупаться за рубли, я была уверена, что мой кредитный договор будет рублёвым. Меня не смутило, что платежи выражены в валюте, поскольку ставка, которая использовалась в кредитном договоре, была привязана к среднему курсу иностранных валют. 

Всё было хорошо, мы справлялись. В принципе, я рассчитала достаточно точно, чтобы кредит был посильным и не особенно ущемлял наши с ребёнком интересы. Но в 2013 году у меня обнаружили страшную болезнь — рак.

Во время химии, не дай Бог, конечно, кому-то это испытать, я могла как-то нормально существовать два дня. Потом лежишь и думаешь, что лучше тебе было умереть. Нужна какая-то сумасшедшая мотивация для того, чтобы просто заставлять себя вставать, дышать, что-то делать, как-то бороться.

Я помню, как-то перед операцией мне позвонила соседка и сказала, что у нас зацвёл куст розы, за которым я ухаживала. Меня увезли на машине перед операцией, я смотрела на эту розочку и утром пыталась рассказать об этом врачам, как она прекрасна. Меня обвинили в том, что я, наверное, перебрала феназепама.

Я прошла две операции, три химиотерапии. Это, наверное, самое тяжёлое время. Я не могла работать, мы продавали имущество. Мы продали машину, которая числилась на мне, продавали что-то из вещей.

Ребёнок работал. Я не знаю, чем он питался. Он приходил ко мне в больницу, я скармливала ему свой ужин, потому что видела, что он голодный. И в состоянии после химии я ездила в банк. Это было полуобморочное состояние. Я вносила эти деньги, которые мы каким-то трудом из своих средств и имущества добывали.

Через некоторое время узнала, что мой банк продал мой кредит другому банку. К моменту продажи моего долга мной было выплачено уже более 3 млн рублей. Банк сказал, что я должна ещё 1 млн 200 тысяч рублей, причём в долларах.

Каждый раз, когда приезжают мои родители, я ужасно боюсь, что оставлю какую-нибудь забытую вещь в квартире или документ, который наведёт их на мысль о моей болезни или о кредите, и они поймут, что в нашей жизни не всё так гладко, как мы пытаемся им показать.

Мы им рассказываем о том, как у нас всё замечательно. Как удачно мы купили эту квартиру совсем недорого. Я очень боялась, что они заметят шов на моей шее, который остался после операции, я очень боялась разговаривать с ними по скайпу, когда после облучения плохо говорила. Мы смешно пытались скрыть асимметрию моего лица после операции. Я не владела левой рукой и говорила маме, что развиваю правое полушарие мозга для творческих способностей.

Был наложен арест на квартиру, на мою пенсию в размере 30 процентов, на мою заработную плату. Пройдя сейчас два суда и участвуя в третьем, я понимаю, что у меня очень мало шансов против банка выиграть этот суд. Шанс остаться без квартиры лишает меня и просто шанса на выживание.

У нас с детства всё равно остаётся в душе какая-то вера в сказку, в чудо. Есть огромная икона Николая Чудотворца, я хожу к этому святому и пишу ему записочки. Я ходила к нему перед операцией и писала, чтобы всё прошло как надо. Ходила перед каждой химией и облучением. А сейчас хожу, пишу, чтобы он помог мне выиграть суд. Мне кажется, что если стоять в центре самого высокого места в храме, то наши самые горячие заветные желания быстрее доходят до Бога, это работает как антенна.