Первые аптеки на Руси

Как известно, в лечении, политике и воспитании детей у нас разбираются все подряд. В этом можно убедиться, постояв в очереди к аптечному окошку: соседи обязательно расскажут вам, какая таблетка лучше «от головы», какая «от живота».

С некоторыми поправками можно сказать, что за 500 лет в этом плане не изменилось ничего. При Иване Грозном наши соотечественники точно так же не доверяли врачам и упоённо предавались самолечению, проводя время в аптеках.


Михаил Нестеров. За приворотным зельем. 1888 год

Понюхать пороху
Другое дело, что аптек как таковых тогда всё-таки не было. Вернее, были, но назывались по-другому — зелейные ряды или зелейные лавки. Первоначально словом «зелье» называлась трава вообще и капуста в частности. Но к XVI столетию за ним чётко закрепилось другое значение. Зелье — это что-то сложное, хитроумное, таинственное, чем можно моментально и вылечить, и убить человека. Недаром артиллерийский порох тогда называли не иначе как «огневое зелье».

А вот само слово «порох» тогда относилось только и исключительно к лекарствам. Вернее, к одной из форм приготовления препарата. Таких форм было множество — «мазыни» (мазь), «масла духовитые» (эфирные), «пластури» (пластырь), «леваши» (пастилки), «горошки подъязычные» (пилюли) и «водки травные» (спиртовые настойки). Но самыми популярными были как раз «порохи», то есть порошки.

Кое-какие «порохи» можно было изготовить и самостоятельно. Так, одним из излюбленных кровоостанавливающих средств в Московской Руси был «порох берёзовый», то есть жжёная кора, растёртая в порошок, — универсальная присыпка для открытых ран и язвочек. Другие «порохи» приходилось искать по зелейным лавкам. Иностранцы неоднократно отмечали, что «московиты, особенно простолюдины, из-за грубой пищи часто страдают несварением и геморроем».

Тут на помощь приходил старинный рецепт: «Возьми пороха гусятника, смешай с мёдом и маслом коровьим, и тем смазывай от болести почечуйной». «Болесть почечуйная» — это и есть геморрой, слово происходит одновременно и от «подтекать», и от «почёсывать». Гусятником или почечуйной травой именовали горец из семейства гречишных. «Сидельцы» зелейных лавок знали своё дело — горец эффективно используется и в современной медицине.

То же самое касается и других медикаментов. Бытописатели Москвы, особенно деятели «просвещённого» XVIII столетия, часто писали о прошедших временах пренебрежительно — всё, что было до Петра Великого, казалось им дикостью и варварством. Так, историк Михаил Чулков, не стесняясь, говорит: «До 1701 г. был в Москве зелейный ряд и по улицам многие зелейные лавки, где продавали всякие товары и шарлатанские масти, используемые вместо лекарств».



Фармация и коррупция
Если здесь что и можно назвать шарлатанским, то это только способ, с помощью которого торговцы добывали сырьё. Да и то вернее будет сказать не «шарлатанский», а насквозь коррупционный.

Москвичи очень любили лечиться. Соответственно спрос на лекарственные препараты был крайне велик, недаром зелейные ряды по капиталу и торговому обороту шли вровень с мясными и овощными. К тому же именно они были основными поставщиками готовых лекарств для стрелецких полков. Так что спрос нужно было удовлетворять, а своих мощностей у торговцев не хватало. И в ход была пущена остроумная схема.

Московские «зелейные сидельцы» каким-то образом вышли на главу тогдашнего правительства, князя Ивана Борисовича Черкасского. Он пользовался полным доверием первого царя из династии Романовых Михаила Фёдоровича. И при этом был жаден до денег. Какую сумму ему посулили — неизвестно. Но именно он «продавил» новую повинность для государственных крестьян — ягодную.

Разумеется, в виду имели не чернику и землянику. Главной «медицинской ягодой» тогда считались плоды можжевельника. На их основе приготавливали «водку апоплектику» — спиртовую настойку, которая считалась чуть ли не панацеей. Её применяли при водянке, при заражении глистами, при болезненных менструациях и слабом пищеварении. Масло из ягод считалось отличным средством от головной боли, от застарелого ревматизма и суставных опухолей.

Ягодами, растёртыми с барсучьим или медвежьим жиром, довольно эффективно лечили туберкулёз, особенно на ранних стадиях. Их также использовали при желчнокаменной болезни, воспалении мочеполовой системы, язвенной болезни желудка, а ещё при гастроэнтеритах, вздутии кишечника, изжоге... Иными словами, синенькие можжевеловые шишечки были альфой и омегой русской фармакологии.

И можжевельник пошёл в Москву потоком. Сначала ягодной повинностью обложили только ярославских, тверских и костромских мужиков. Потом её ужесточили и распространили на другие области страны. А ещё позже к можжевельнику добавили прочие лекарственные растения. Всё это вместе по-прежнему называли ягодной повинностью, хотя собственно ягоды там занимали немного места.

Из Казани возами везли высушенный гусятник, ту самую «почечуйную траву». Из Воронежа и Саратова — «солодковое коренье, осеннее и вешнее», из которого делали лакрицу. Из Рязани — «кошкину траву и коренье», всем знакомую валериану. Из Сибири — зверобой и сосновые почки. Из южных областей, например из Астрахани, — полынь цитварную. Специализация по растениям была такова, что брезговали даже подмосковной рябиной — её специально везли из суздальского села Невежино, где собирали в Андреевском лесу.

При таких поставках сырья московские зелейные лавки очень быстро стали реальными медицинскими центрами, где не только продавали лекарства, но и учили ими пользоваться. Результатом стало распространение самопальных лечебников.

Между прочим, кое-какие советы XVII века вполне пригодны и сейчас. Например: «Ежели учинится глиста, тою глисту надобно лекарствами утомити и обессилити, чтобы она в клубок вместилася, а и от кишок бы отстала, и как она от кишок отстанет и в те поры мочно её на низ согнати, для чего дай рябины дикой невежинской в молоке коровьем, либо полыни цитварной в молоке козьем».

Ссылка.